Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
20 
Грегори хмыкнул.
— Да ты прекрасно справишься, не бойся. Кристин ты обработала замечательно.
Айлин вспомнила, как растерялась поначалу, и прыснула.
— Был момент, когда мне показалось, что бесцеремонная старушка вот-вот начнет ощупывать мои мышцы и проверять меня на резвость бега.
— Мышцы у тебя прекрасные, упругие. — В тоне Грегори прозвучал намек на вчерашнее.
Вот тебе и на: страстные объятия оставили у него столь прозаическое впечатление!
— Значит, ты просто ощупывал меня? Уж не на предмет ли выявления моей способности к деторождению?
Он усмехнулся.
— Когда я держал тебя в объятиях, то думал отнюдь не о детях. — Шутливое выражение исчезло с его лица, и Грегори серьезно добавил: — Я хотел тебя…
Айлин бросило в жар. А ведь она не осталась вчера безучастной к ласкам, давая Грегори повод рассчитывать на большее. Нет, надо расставить все точки на над «i».
— А как же любовь? Одного похотливого желания мне недостаточно.
— Как ты красиво говоришь! Но ведь не бывает любви без вспышек страсти! — Грегори испытующе взглянул на нее. — Ты хочешь сказать, что секс тебе неприятен?
Она решила быть честной.
— Нет, почему же…
— Смелее.
— …но мне хочется большего.
— Все будет так, как тебе нравится.
— Я о другом, не о физической близости.
— Не понимаю…
— Речь не о сексе, Грегори! — выкрикнула она с отчаянием. — А о том, что должны быть… понимание, проникновенность…
— То, о чем ты говоришь, — фыркнул Грегори, — просто называется хорошими манерами. Если ты скажешь мне, что тебе доставляет самое большое удовольствие…
— Оставим этот разговор.
Ну как ему объяснить, что такое любовь? Ведь они говорят на совершенно разных языках!
— Я только-только рассталась с Эшли, тебя почти не знаю. Я, может быть, и сама не понимаю, чего хочу. Не желаю только, чтобы ты стал для меня таким же негодяем, как Конрад Ларсен для Кристин Хэткоут…
Айлин внезапно умолкла: что она несет! Ведь так можно потерять и работу, и квартиру! В страхе она крепче прижала к себе Фиону.
Мертвое молчание нарушил Грегори. Голос его звучал глухо, и каждое слово он произносил с несвойственной ему серьезностью.
— Все мы иногда делаем то, о чем потом приходится сожалеть. Что ты знаешь о Конраде Ларсене, кроме пикантной сплетни? Чужая душа потемки, девочка моя. Я был готов поклясться, что хорошо знаю свою жену. Могу поспорить, что и ты думала так же о своем Эшли. И оба мы ошиблись.
Он сказал чистую правду. Как часто люди обманываются в других, поддаваясь ложным впечатлениям, не имея представления о том, что скрыто у них в душе. Жизнь — лотерея. Связываешь свою судьбу с человеком и не знаешь, каким он окажется на поверку. Однако, потерпев неудачу с Эшли, Айлин дала себе клятву впредь быть разборчивее. Она твердо знала, что никогда не согласится принять те условия брака, на которых настаивает Грегори Акерс, как бы ни был он обаятелен.
Она задумалась и не сразу заметила, что Грегори проехал поворот к их дому.
— Куда мы едем?
— В выставочный центр.
— A-а, бриллианты…
Ну что ж, это интересно. Быть может, ей открывается какая-то новая сторона необычной жизни Грегори Акерса.
Грегори припарковал машину на стоянке для персонала, и Айлин не указала ему на эту оплошность. Пусть сам разбирается, когда его попросят убрать машину.
Фиона безмятежно посматривала вокруг. Грегори взял девочку на руки. Малышка тут же приникла к его плечу, явно довольная.
Айлин удивилась поведению дочки. Обычно Фиона плакала, когда ее брали на руки незнакомые люди, особенно мужчины. Даже Эшли не вызывал у нее доверия. Он не раз пытался изображать любящего отца, но Фиона, видимо чувствуя фальшь, начинала капризничать, а то и заходилась в громком плаче, срывая спектакль. Это не на шутку сердило Эшли.
А тут такая идиллия. Ребенок на руках у Грегори вел себя спокойно, и оба выглядели весьма естественно. Большой, как скала, мужчина. Олицетворение надежной защиты. Наверное, Фиона, это ощущала. Детский инстинкт вернее всякого опыта.
Идя рядом с Грегори, Айлин подумала о матери Сирила. Неужели та не скучает по сыну? Невозможно понять женщин, способных оставить своих детей, когда их ничто не принуждает к этому. Из высказываний Грегори можно было сделать вывод, что его бывшей жене чужды материнские чувства.
20 
