Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
69 
— Я тебя прошу сделать это еще раз — завтра. Скажи ему, что мне надо его видеть.
— Зачем?
— Я хочу сыграть с ним в шашки. В десять часов. Тебе с Беатрисой придется на это время куда-нибудь уйти.
— А он ко мне не будет приставать?
— Нет. Ты ему скажи, чтобы он пришел поговорить со мной. Скажи, чтобы принес свой список. Он поймет.
— А потом?
— Мы едем домой. В Англию.
Оставшись вдвоем с Беатрисой, он сказал:
— Ну вот. Скоро нашей конторе конец.
— Почему?
— Может быть, нам удастся окончить свои дни с честью, если я раздобуду список действующих здесь иностранных агентов.
— Включая и нас с вами?
— Ну нет. Мы с вами никогда не действовали.
— Не понимаю.
— У меня нет тайных агентов, Беатриса. Ни одного. Гассельбахера убили зря. В горах Орьенте нет никаких сооружений.
Характерно, что она не выказала ни малейшего удивления. То, что он ей сообщил, ничем не отличалось от любых сведений, которые ей надлежало занести в картотеку. Оценка этих сведений будет произведена Главным управлением в Лондоне. Он сказал:
— Я понимаю, ваш долг — немедленно сообщить об этом начальству, но я буду вам очень благодарен, если вы подождете до послезавтра. Тогда, надеюсь, мы добавим к этому что-нибудь настоящее.
— Если вы к тому времени будете живы.
— Конечно, я буду жив.
— Что вы задумали?..
— У Сегуры есть список иностранных агентов.
— Нет, вы задумали совсем не это. Но если вы умрете, — сказала она, и ему показалось, что голос ее звучит гневно, — что ж, как говорится, de mortuis… [49] и так далее.
— Если со мной что-нибудь случится, я не хочу, чтобы вы узнали из этих липовых карточек, каким я был мошенником.
— Но Рауль… ведь Рауль-то должен был существовать!
— Бедняга! Вот, наверно, удивлялся. Поехал покататься, как обычно, по-видимому, и пьян был тоже, как обычно… Надеюсь, что был пьян.
— Но он существовал!
— Надо же было мне назвать какое-то имя. Почему я взял имя Рауль — теперь уж и сам не помню.
— А чертежи?
— Я снял их с пылесоса «Атомный котел». Ну, теперь всем забавам конец. Будьте добры, напишите за меня мое признание, а я подпишу. Я очень рад, что они не сделали ничего дурного с Тересой.
Беатриса засмеялась. Она опустила голову на руки и смеялась. Она сказала:
— Ох, до чего же я вас люблю…
— Все это вам кажется ужасно глупым, правда?
— Глупыми кажутся мне наши в Лондоне. И Генри Готорн. Неужели вы думаете, что я бросила бы Питера, если бы он хоть раз, хоть один-единственный раз оставил в дураках ЮНЕСКО? Но ЮНЕСКО было для него святыней. Конференции по вопросам культуры были святыней. Он никогда не смеялся… Дайте мне носовой платок.
— Да вы плачете!
— Я смеюсь. Эти чертежи…
— Один из них — пульверизатор, а другой — двусторонний наконечник. Вот не думал, что специалисты не догадаются.
— Специалисты их и не видали. Не забывайте, ведь это разведка. Надо оберегать источники. Мы не можем допустить, чтобы подобные документы попадали в руки знающим людям. Дорогой вы мой…
— Вы сказали дорогой?
— У меня просто такая манера. Помните «Тропикану»? Как там он пел? Я еще не знала, что вы мой хозяин, а я ваш секретарь, вы для меня были просто милым человеком с красивой дочкой, и я вдруг поняла, что вы сейчас наделаете каких-то отчаянных глупостей с этой бутылкой шампанского. А я так смертельно устала от здравого смысла.
— Ну, меня вряд ли можно назвать человеком отчаянным.
— Они утверждают, что круг — это круг,
И мое безрассудство их просто бесит.
— Будь я человеком отчаянным, стал бы я продавать пылесосы?
— А я говорю, что ночь — это день.
И нету во мне никакой корысти.
— Неужели вы не знаете, что такое верность, как и я?
— Нет, вы человек верный.
— Кому?
— Милли. Плевать мне на людей, верных тем, кто им платит, тем, у кого они служат… Не думаю, чтобы даже моя страна заслуживала верности. В наших жилах смешано слишком много разной крови, но если мы любим, в сердце у нас — только один человек, правда? Разве на свете творилось бы столько гадостей, если бы мы были верны тому, что любим, а не каким-то странам?
Он сказал:
— Боюсь, что у меня могут отнять паспорт.
— Пусть попробуют!
— Все равно, — сказал он. — Теперь мы оба без работы.
— Входите, капитан Сегура.
Капитан Сегура сиял. Сапоги его сияли, пуговицы сияли и только что припомаженные волосы тоже сияли. Он был словно начищенное до блеска оружие. Он сказал:
69 
