Последние отзывы

  4  

– Когда продал чемоданы?

– Ну да. Знаешь, такую девушку теряешь раз и навсегда. Ушла – и пиши пропало. Странная какая штука: ты привыкаешь к ней, вы любите, друг друга, еще месяц назад она была рядом – и вдруг не знаешь, где она, жива ли вообще.

– Чьи же тогда духи? Может – этой?

– Да, – ответил он, – этой.

– Похоже, она не первой молодости?

– Ей за сорок.

– Куча денег, конечно?

– Да, в общем она богата, – ответил Энтони. Он взял в руки вторую фотографию и невесело рассмеялся. – Ну и парочка мы, Кейт: у тебя Крог, у меня Мод. – Она молча смотрела, как он, согнувшись, ищет в ящике паспорт; он сильно раздался в плечах со времени их последней встречи. Она вспомнила официанток, их взгляды поверх полотенец, тишину, обступившую их разговор. Трудно поверить, что ему приходится покупать девушку. Но вот он повернулся лицом, и его улыбка сказала все; он носил ее как прокаженный носит свой колокольчик; улыбка заклинала не верить ему.

– Ну, вот. Паспорт. А он точно даст работу?

– Точно.

– У меня нет блестящих способностей…

– А то я не знаю, – сказала она, впервые за встречу выдавая голосом силу своей горькой любви.

– Кейт, – сказал он, – глупо, конечно, но мне что-то не по себе. – Он бросил паспорт на кровать и сел рядом. – Мне надоели новые лица. Насмотрелся. – В глубине его глаз колыхнулись шеренги соклубников, спутников, собутыльников, начальников.

– Кейт, – сказал он. – Ты-то не подкачаешь?

– Никогда, – ответила она. Это можно было обещать твердо. Освободиться от него уже не получится. Он был больше, чем брат; он был духом предостерегающим: смотри, чего ты избежала; он был жизнью, которую она упустила; он был болью, ибо ей было дано чувствовать только его боль; еще он был страхом, отчаянием, позором – все потому же. Он был для нее всем на свете, кроме успеха.

– Хорошо бы ты осталась со мной здесь!… – «Здесь» – это двойная шкала на газовом счетчике, грязное окно, растеньице с длинными листьями, бумажный веер в пустом камине; «здесь» – это пахнущая подушка, фотографии приятельниц, заложенные в ломбард чемоданы, пустые карманы, «здесь» значит: дома.

Она сказала:

– Я не могу уйти из «Крога».

– Крог даст тебе работу в Лондоне.

– Нет, не даст. Я нужна ему там. – «Там» – это стекло и чистота без единой пылинки, современнейшая скульптура, звуконепроницаемые полы, диктофоны, оловянные пепельницы и Эрик, в тихой комнате принимающий сводки из Варшавы, Амстердама, Парижа и Берлина.

– Ладно, едем. Деньжата, значит, у него водятся?

– Водятся, – ответила она, – водятся.

– И вашему преданному слуге что-нибудь перепадет?

– Перепадет.

Он рассмеялся. Он уже забыл, что боялся увидеть новые лица. Он надел шляпу, заглянул в зеркало, поправил платок в нагрудном кармане. – Ну и парочка мы с тобой! – Он поднял ее с кровати и поставил на пол, и она была готова петь от радости, что они снова парочка, но его вид охладил ее: он был настораживающе благопристоен, искушенно наивен и такой неуместный в этом старом школьном галстуке.

– Что это за галстук? – спросила она. – У вас же… – Нет-нет, – ответил он и так стремительно обрушил на нее правду, что она не могла устоять перед обаянием, которое ей было неприятно в нем. – Я себя повысил в чине. Это галстук Харроу.

***

Компания поставила мне еще виски. Всем хотелось знать, как все произошло. Несколько недель назад они едва разговаривали со мной, говорили – мне еще повезло, что меня не выставили из клуба, раз я претендовал на воинское звание, которого, кричали они, у меня не было. Тротуар под окнами нещадно накалило солнце, в тени лежал нищий и облизывал свои руки; я до сих пор не могу понять, зачем он лизал себе руки. Капитаны принесли виски, майоры подсели ближе, полковники просили рассказывать не спеша. Генералов с нами не было, они, наверное, спали в своих кабинетах, потому что время близилось к полудню. Все успели забыть, что я никакой не капитан, все почувствовали себя коммерсантами.

Рыбацкая лодчонка с желтым фонарем, укрепленным на высоте человеческого роста, покачивается на зыбкой волне, и в бледном свете человек, опустившись на колени, выбирает сети; вокруг него море, темнота, мы проплываем, сверкая огнями, у нас играет граммофон. Я рассказывал этим парням в клубе, как оказался на тротуаре, когда кули бросил бомбу. Сломалась тележка посреди дороги, автомобиль министра притормозил – и тут кули бросил свою бомбу, но я, если говорить честно, этого не видел, я только услышал грохот на крыше и увидел, как задрожали сетки на окне. Я нервничал: сколько виски они выставят? Очень это обидно – смотреть, как другие играют в бридж, а перехватить денег не у кого. Тогда я сказал, что меня контузило, и они заплатили за три виски, и составилась партия, и я выигрывал уже два фунта с чем-то, но тут вошел майор Уилбер, а уж он-то знал, что меня там и близко не было. Запах виски из курительной комнаты, вкус соли на губах. Играет граммофон, опять новые лица.

  4