Последние отзывы

  25  

— Тогда мне не нужны все эти прекрасные вещи, которыми ты окружил меня, — он снял с пальца перстень с халцедоном, подарок отца, и положил его на стол. — Я не хочу жить в твоем мире. Думаю, что во многих отношениях ты очень хороший человек. Но в данном конкретном случае тобою движет гордыня. Что же я должен, по-твоему, делать? Забыть старика и продолжать жить так, как будто он не страдает здесь, совсем близко от меня? Моральные нормы существуют для тебя только в отношениях с равными людьми — с такими же, как ты, аристократами и свободнорожденными. А когда человек, живущий на самом дне общества, нуждается в твоем милосердии, ты попираешь законы нравственности, отталкивая несчастного. Лука в этом смысле более благороден и честен, чем ты — он никогда не поставит свою гордыню превыше любви к сыну. Я не твой сын, я — сын Луки.

Марк повернулся и пошел к двери. На мгновение отец оцепенел, он в ужасе глядел вслед удаляющемуся сыну, осознав вдруг, что это вовсе не детские капризы и не мальчишеская игра, а демонстрация силы не по летам зрелого духа и ума.

«Мальчик одержим каким-то демоном. Но нельзя же так! Он собирается вернуться на улицу!»

— Подожди! — воскликнул Юлиан. — Ты сошел с ума! Неужели ты действительно думаешь, что я буду сидеть сложа руки и смотреть, как мой вновь обретенный сын, оглушив меня своими познаниями в философии Стои, вновь уходит неизвестно куда? Остановись!

Мальчик даже не замедлил шага.

— Может быть, — о, проклятье! — может быть, я что-нибудь сумею сделать!

Марк задержался у двери, пышно украшенной резьбой и позолотою.

— Я… я устрою все тайно, не афишируя своих действий. Я найду кого-нибудь на стороне, человека во всех отношениях незаинтересованного, нейтрального, и он купит от своего имени того старика. А затем покупатель как бы передумает и продаст своего раба мне. Вернись же и займи свое место. Я вижу, что нет смысла тратить деньги на учителя риторики, потому что ты и так великолепно владеешь даром убеждать. Посмотри, как ловко ты сделал из меня униженного просителя! Кто внушил тебе все эти мысли? Ты умеешь поставить человека в тупик и смешать все его планы. Неужели ты на самом деле намеревался уйти из дома и вернуться на улицу?

Чувствовалось, что у юного Марка гора с плеч упала, он застенчиво улыбнулся и снова стал похож на обыкновенного мальчика. В его глазах теперь читалось выражение стыда и сыновней любви к отцу.

— Я не хотел этого, отец. Но, конечно, я бы действительно ушел из дома, — он заколебался. — Отец, я очень благодарен тебе. Твое обвинение в неблагодарности несправедливо.

Марк устало направился прочь от двери и снова занял свое место. Отец потянулся через стол и неловким, но теплым, дружеским жестом положил ладонь на руку сына. Некоторое время оба растроганно молчали. Первым молчание нарушил Юлиан-старший.

— Я очень боюсь, — мрачно произнес он, — что такой прекрасный сын, как ты, недолго проживет на этом свете. Ты не контролируешь, или мало контролируешь, свои эмоции. Запомни, сынок, ты вступил на борт золотого корабля, но этот корабль при малейшем дуновении ветра быстро идет ко дну.

Юлиан замолчал, когда в комнату бесшумно вошел слуга, чтобы зажечь бронзовые многорожковые светильники, низко висящие над столом. Как бы внезапно вспомнив об обеде, Сенатор нехотя начал есть. Но Марк не мог даже притронуться к пище. Мальчик отвернулся от сонма затрепетавших язычков пламени, он неотрывно смотрел куда-то в глубину комнаты, где быстро сгущались сумерки. Его бросала в дрожь сама мысль о том, что еще чуть-чуть, и он вынужден был бы провести эту ночь в холоде и сырости Большой Клоаки, страдая от лишений и тщетно стараясь уснуть.

Когда слуга вышел, оставив отца и сына одних, Юлиан продолжал голосом, в котором звучало предостережение:

— Я вовсе не собираюсь пугать тебя, но ты должен кое-что хорошо усвоить, сынок. Пойми, что несмотря ни на что, ты все еще раб — только теперь ты находишься в рабстве у этой своры писак-сочинителей лирических виршей, которая обитает во Дворце. Нерону уже надоел его старый воспитатель Сенека. А когда Императору надоедают люди, он убивает их. Он уже отравил своего сводного брата, удушил первую жену, когда та парилась в термах. И я боюсь, что однажды — причем это время не за горами — он наберется смелости и найдет способ расправиться с собственной матерью, придав расправе вид несчастного случая или свалив всю вину на кого-нибудь другого. А Сенека, который долгое время был моим близким другом, в представлении Нерона неотделим от меня. Очень скоро он возьмется за нас. Если не в этом году, то в следующем уж точно. И когда мне придется отправиться в ссылку или даже умереть, ты останешься один и должен будешь взвалить на плечи весь груз ответственности за судьбу нашей семьи. Поэтому тебе надо научиться побеждать в себе безоглядное упрямство, скрывая свой нрав, иначе ты погубишь себя и обречешь на гибель весь наш род. Ты должен научиться лести и покорности. Но я очень боюсь, что ты не сумеешь сделать это.

  25