Последние отзывы

  17  

Сенека был погружен в чтение большого свитка, освещая его ручной бронзовой лампой, которую держал у самого папируса; его лысая, благородной формы голова была слегка наклонена вперед.

Мальчик подумал, что скульптурные портреты Сенеки не передавали всего своеобразия облика знаменитого философа. Особенно это касалось глаз, в которых светилось выражение любви к миру, и ума, достаточного для того, чтобы написать десятки сочинений, составивших целую библиотеку. В его лице читалось выражение терпеливой доброты к человеческим слабостям, но вместе с тем в нем сквозила твердая целеустремленность и угадывалась железная воля. Эндимион мог легко себе представить, как Сенека заявляет вслух, что раб — это человек, а не животное, которое можно безнаказанно бить и истязать; что надо запретить кровопролитные состязания на аренах. А если бы его кто-нибудь назвал за это сумасшедшим или глупцом, Сенека наверняка посмотрел бы на такого человека с сожалением или даже с мрачным презрением.

Может быть, философ читал в эту минуту одно из своих собственных сочинений, и, возможно, это была копия, которую сделал в скриптории сам Эндимион? Какие мысли о мире, природе и космосе роились в этой мудрой великой голове, пока Сенека строка за строкой читал неизвестную мальчику рукопись? Над какими идеями размышлял сейчас его волшебный совершенный разум?

Глубоко задумавшись, Эндимион не слышал крики, раздававшиеся почти над самым его ухом:

— Мальчик, темные волосы, карие глаза, черный амулет на шее… Но тут ему в нос ударил едкий запах мочи. Гранн незаметно подкрался вплотную к своей жертве. С ним вместе был пожарный из городской Охраны, которая одновременно занималась наблюдением за порядком в городе в вечерние и ночные часы. Одет он был в кожаные доспехи и стальной шлем, в руке пожарный держал сложенную кольцами веревку. Мальчик резко обернулся, но было уже поздно, наброшенная на него петля туго перехватила тело, руки Эндимиона были плотно прижаты к бокам. Второй веревкой пожарный стянул запястья мальчика с такой силой, что его руки словно огнем обожгло. Кто-то толкнул его в спину, и он упал прямо на дорогу под ноги носильщикам, на плечах которых возвышались носилки с восседающим на них философом. Из уст Эндимиона вырвался приглушенный стон. Он подавил в себе крик ярости, взбешенный тем, что одна-единственная оплошность — потеря на минуту бдительности — привела его к гибели. Богини судьбы воспользовались его беззаветной любовью к философии и поймали мальчика в ловушку, как зверя на приманку.

— Маленький озорник, наконец, попался! — воскликнул Гранн, покатываясь со смеха. — Хватит церемониться с ним, это слишком дорого обходится! Все, что ему надо, это небольшой крест, а я уж об этом позабочусь!

Гранн пнул лежащего на земле Эндимиона ногой в живот. Эндимиону удалось подняться кое-как на ноги. Носилки на минуту остановились, потому что носильщик, в ноги которому он упал, споткнулся и замер на секунду, поправляя на плече свою ношу. На мгновение взгляды мальчика и философа встретились.

И в лице Сенеки что-то дрогнуло. На долю секунды ему показалось, что он уже давно знает этого парнишку. У него было такое странное ощущение, что он толкнул незнакомую дверь и вошел в давно забытый мир детства, где неожиданно столкнулся с самим собой, маленьким. Сенека прекрасно понимал этот пылкий юношеский взгляд, который выдавал беспокойный ум, готовый засыпать вас градом вопросов и мучить вас ими до полного изнеможения.

Все окружающие замерли; замер даже Гранн, чувствуя необычность происходящего.

И тут заговорил Эндимион. Считалось непозволительной дерзостью, если раб первым заговаривал со свободнорожденным; если же он обращался к человеку такого высокого ранга, как Сенека, — к Сенатору, — то это уже рассматривалось как преступление. Но тому, кто находится на волосок от гибели, не до рангов и приличий, и потом Эндимион питал чистую мальчишескую веру в своего Героя, который все видит, все понимает и ничего не страшится.

— Я молю тебя о снисхождении, — начал он, и голос его звучал с таким достоинством, что Сенека вдруг ясно представил этого ребенка взрослым мужчиной. — Я всегда мечтал стать ученым человеком, таким, как ты. Я… я знаю наизусть твой трактат «О мимолетности жизни» и твое эссе «О гневе». Заступись за меня, и ты не пожалеешь! Я буду верой и правдой служить тебе до конца моих дней.

  17