Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
29 
— Он что, влюбился в Люксу?! — Взгляд у Соловет был изумленный. — Это правда, Грегор? Это и есть причина, по которой ты ослушался моего приказа?
Грегор ничего не ответил. Лицо его пылало.
— Если это так, мне проще оставить тебя на свободе, потому что, насколько мне известно, Люкса не планирует отлучаться из Регалии в ближайшее время, — сказала Соловет. — Но мне нужно услышать это от тебя.
Грегор уставился себе под ноги, размышляя, что именно он сделает с Живоглотом, как только окажется на свободе.
— Так что? Нет? Тогда, боюсь, карцер будет для тебя наиболее безопасным местом, — холодно заключила Соловет.
Стражи уже взяли его под руки, чтобы увести, но тут Марет выпалил:
— Карман! Посмотрите у него в кармане!
Грегор взглянул на Марета, не веря своим ушам, — это было даже хуже предательства Живоглота. Руки были связаны у него за спиной, и он ничего не мог поделать, а Соловет тем временем подошла и вытащила фотографию из кармана его рубашки. Она внимательно изучала ее пару секунд, потом рассмеялась и протянула фотографию Живоглоту.
— Ну! А я что говорил! — воскликнул тот и вновь погрузил свою наглую морду в блюдо с креветками.
Грегор понимал, что фотография выдала его с головой. Разом. То, что он так старательно скрывал, — его чувства к Люксе… — было теперь очевидно и понятно всем. Надо быть идиотом, чтобы хранить фотографию в нагрудном кармане — но разве мог он представить себе подобный вариант развития событий?
— Что ж, это облегчает мне задачу, — промолвила Соловет, сунула фото обратно в карман Грегора и улыбнулась: — Не волнуйся, твоя тайна останется при мне, — и кивнула охранникам: — Развяжите ему руки — он свободен.
ГЛАВА 8
Как только ремни на запястьях были сняты, Грегор развернулся на пятках и выскочил из комнаты. Он был вне себя от злости на Живоглота и Марета за то, что они выдали его тайну.
Во-первых, это его личное дело. И никого, кроме него самого, это не касается. Во-вторых, они ведь догадывались, что Соловет непременно использует это знание против него. Как все, что ему дорого. Как они не понимают, что теперь у нее стало еще больше над ним власти?!
И наконец, в-третьих, — что если это дойдет до Люксы? Грегор даже толком не знал, как она к нему относится! Они никогда не говорили об этом или чем-то подобном. А теперь кто-нибудь непременно сболтнет ей. Сама мысль об этом пугала и страшно смущала его. Он был готов немедленно бежать на поиски Ареса и отправиться прямо домой и…
В самом конце коридора кто-то преградил ему дорогу — это был Живоглот, который обогнал его и встал перед ним:
— Стой, парень, охолонись.
Грегор выхватил из ножен меч так быстро, что даже сам удивился:
— Защищайся. Дерись!
Живоглот поднял передние лапы в притворном ужасе:
— Ох, дорогой! Мы что, будем драться до смерти? Я не готов умирать таким молодым!
— Защищайся, Живоглот! — крикнул Грегор звенящим от обиды и злости голосом и атаковал крыса. Тот увернулся, но все-таки лезвие меча срезало несколько усиков на его морде.
— Либо я становлюсь слишком стар, либо ты делаешь успехи, парень! — заявил Живоглот и добавил: — Но я не рекомендую тебе повторять этот фокус.
Грегор еще не решил, что делать дальше, когда сильные руки схватили его, и он оказался в могучих объятиях, из которых не мог вырваться.
— Стоп, Грегор! Ты не понимаешь, что он сделал сейчас для тебя! — сказал Марет.
— Оставь меня, ты, предатель! — завопил Грегор, извиваясь в цепких сильных руках.
Предательство Марета поразило его в самое сердце — даже сильнее, чем болтовня Живоглота. Грегор считал Марета своим другом. До того момента, когда тот сказал Соловет о фотографии.
Грегор продолжал вырываться, и тогда Марет просто положил его на пол, а Живоглот уселся на него сверху. Ого! Этот крыс весил никак не меньше центнера!
Благоухающая креветками морда приблизилась к лицу Грегора:
— Просто скажи, когда будешь в состоянии выслушать нас.
Очень скоро Грегор почувствовал, что ему нечем дышать, — в легких почти не осталось воздуха. А Марет с Нериссой смотрели на него из-за плеча Живоглота с такими неподдельными сочувствием и тревогой, что нельзя было не поверить, что они искренне огорчены его реакцией.
Грегор попытался расслабить мышцы, но сделать это было не так-то легко — ведь яростничество бушевало в нем все это время, готовое отозваться на любую провокацию, на любой вызов. Нехотя он повернул голову и спросил:
29 
