Глава 32

Гримм расхаживал по террасе, чувствуя себя дураком. Он сидел за одним столом и делил еду со своим отцом, и ему удавалось вести вежливый разговор, пока не пришла Джиллиан. Затем Ронин упомянул Джолин, и он почувствовал, как в нем нарастает ярость, причем так стремительно, что он чуть не кинулся через стол и не схватил старика за горло.

Но Гримм был достаточно умен, чтобы понять, что гневался он во многом на самого себя. Ему нужна была ясность, но он боялся расспросить отца. Нужно было поговорить с Джиллиан, но что он мог ей рассказать? У него самого не было ответов. «Поговори с отцом, — твердила ему совесть. — Узнай, что случилось на самом деле».

Но эта мысль приводила его в ужас. Если бы обнаружилось, что он был не прав, весь мир выглядел бы совершенно по-другому.

Кроме того, нужно было беспокоиться о других вещах: позаботиться о том, чтобы Джиллиан не узнала, что он собой представляет, и предупредить Бальдура, что за ними по пятам идут Маккейны. Необходимо было до их нападения перевезти Джиллиан в какое-нибудь безопасное место и выяснить, почему он, его дядя и отец — берсерки. Слишком уж много совпадений, и Бальдур постоянно намекал на что-то, о чем Гримм не знает и спросить не может.

— Сын.

Гримм резко обернулся.

— Не называй меня так, — резко отозвался он, но обычной злобы в его словах не было слышно.

Ронин шумно вздохнул.

— Нам надо поговорить.

— Слишком поздно. Ты сказал все, что хотел, много лет назад.

Ронин пересек террасу и встал у стены, рядом с Гриммом.

— Тулут прекрасен, правда? — тихо спросил он.

Гримм не ответил.

— Парень, я…

— Ронин, разве ты…

Мужчины окинули друг друга изучающими взглядами, и никто из них не заметил, как на террасу вышел Бальдур.

— Почему ты ушел и не возвращался?

В словах, сорвавшихся с уст Ронина, слышалась подавленная мука пятнадцатилетнего ожидания.

— Почему ушел? — переспросил Гримм, словно не веря своим ушам.

— Потому, что испугался того, кем станешь?

— Кем я стал? Я так и не стал тем, кем стал ты!

Ронин изумленно уставился на него.

— Как ты можешь так говорить, когда у тебя голубые глаза? И жажда крови.

— Что я берсерк, мне известно, — ровно ответил Гримм. — Но я не безумен.

Ронин заморгал.

— А я никогда этого и не говорил.

— Нет, говорил. В ту ночь во время битвы ты мне сказал, что я такой же, как и ты, — с горечью напомнил он.

— Ты и есть такой же.

— Нет!

— Да, ты…

— Ты убил мою мать! — заревел Гримм, вложив в этот крик всю ту боль, что скопилась в нем за пятнадцать лет ожидания.

Бальдур моментально выдвинулся вперед, и Гримм под прицелом двух пар проницательных голубых глаз почувствовал себя неуютно.

Ронин и Бальдур удивленно переглянулись.

— Так поэтому ты не возвращался домой? — осторожно спросил Ронин.

Гримм сделал глубокий вдох, и из него посыпались вопросы. И теперь, когда он начал их задавать, ему показалось, что им никогда не будет конца.

— Откуда у меня появились карие глаза? Как получилось, что вы оба берсерки?

  115