46 
Рейф присел перед ней на корточки, и девушке пришлось подавить побуждение отпрянуть. Его светлые глаза смотрели безжалостно. Голос его становился все тише, пока не превратился в почти шепот.
– Неужели ты так боялась, что я тебя изнасилую, что предпочла умереть?
По спине у Энни пробежал холод. Он спас ей жизнь. Она уставилась на Рейфа, как будто никогда раньше не видела его, ее глаза всматривались в мельчайшие черточки его лица. Это было жесткое, бесстрашное лицо человека, которому нечего терять, человека, у которого не было ничего, что, по ее меркам, было необходимо для того, чтобы стоило жить. У него не было ни дома, ни друзей, ничего доброго, теплого, безопасного. Если бы она замерзла, у него стало бы меньше хлопот, и все же он пошел ее искать, и не потому, что боялся, что она сможет добраться до Серебряной Горы и рассказать кому-нибудь – кому? – о том, где он находится. Он знал, что она не доберется туда. Он принес ее обратно, потому что не хотел, чтобы она погибла.
В это последнее молчаливое мгновение Энни почувствовала, что ее последняя хрупкая защита рассыпалась в прах.
Нерешительно она протянула холодную руку и прикоснулась к щеке Рейфа. Ее нежную ладонь оцарапала снова начавшая отрастать щетина.
– Нет, – прошептала она. – Я боялась, что тебе не придется этого делать.
Выражение его глаз изменилось, стало более напряженным, когда до него дошел смысл сказанного.
– Я проиграла битву с самой собой, – продолжала Энни. – Я всегда считала себя добродетельной женщиной, имеющей принципы и идеалы, но как я могу быть добродетельной, если испытываю такие ужасные чувства?
– Как бы ты могла быть женщиной, – возразил Рейф, – если бы их не испытывала?
Энни смотрела на него с едва заметной улыбкой на губах. В этом-то все и дело, подумала она. Она посвятила всю свою жизнь тому, чтобы стать врачом, исключив все остальное, в том числе и обычные роли жены и матери. Несмотря на те доводы, которые приводила раньше, она сомневалась, что когда-либо выйдет замуж, потому что никогда не оставит свою работу, и считала, что ни один мужчина не захочет иметь женой доктора. Теперь она сделала открытие, ошеломившее ее, – ее тело имеет собственные желания, очень женские желания.
Энни глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Если она сделает запретный шаг, то ее жизнь пойдет по другому пути и возврата уже не будет.
Но правда заключалась в том, что возврата назад не было уже с того самого момента, как она почувствовала, как рушится ее оборона. Она признала, что почти влюблена в него, хорошо это или плохо. Возможно, она окончательно в него влюблена – она неопытна в таких делах и не может точно определить, что она чувствует, только точно знает, что хочет быть женщиной, его женщиной.
– Рейф, – произнесла Энни тонким, испуганным голоском, – пожалуйста, люби меня.
Глава 8
Энни видела, как расширялись его зрачки. На какое-то мгновение ей показалось, что Рейф собирается ответить отказом. Опустив руки ей на плечи, он мягко уложил ее на смятые одеяла. Сердце ее колотилось с такой силой, что трудно было дышать. Несмотря на то что она дала ему разрешение, в сущности, попросила его это сделать, Энни обнаружила, что ей нелегко отказаться от контроля над своим телом. Более того, она предвидела, что ее ожидают, по меньшей мере, неприятные ощущения, и не была готова с радостью встретить эту боль.
Рейф увидел се напряженное, бледное лицо, но не мог ничего поделать. С того мгновения, как Энни произнесла эти слова, стремление обладать ею не оставляло его. Он ощущал, как по телу разлилось болезненное напряжение. Привычного самообладания во время любовных игр, которое было для него само собой разумеющимся, будто и не существовало вовсе.
Заставив себя сосредоточиться на том, чтобы не срывать с нее одежду, Рейф больше ни о чем думать не мог. Не все сразу. Он сосредотачивался по очереди на каждой пуговке ее блузки, на поясе юбки, на тесемках нижнего белья.
К тому моменту, как он раздел Энни до панталон и белых хлопчатобумажных чулок, его руки тряслись и он едва удерживался от громкого стона. Рейф снял с нее панталоны, и у него все же вырвался низкий, животный стон. Ее худенькое тело было таким нежным и белым, груди такими красивыми и округлыми, что он едва мог это вынести. Стройные бедра уходили вверх, сходясь у аккуратного холмика светло-коричневых волос. Он встал и сбросил с себя одежду, не отрывая ни на секунду глаз от вершины ее плотно сжатых ног.
46 
