Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
57 
Лукас в конце концов вырулил к муниципальному парку. Там он нашел уединенное местечко под тенистым деревом и припарковался.
– Как насчет этого?
– Отлично. – Эйслин торопливо расстегнула блузку, отодвинула бюстгальтер и пристроила Тони к груди. Вопли резко прервались. – Ну и ну, – засмеялась она. – Не знаю, смогли бы мы ехать…
Она затихла на полуслове, простодушно подняв глаза от раскрасневшегося личика сына на его отца. Лукас пристально смотрел, как Тони сосет молоко. С его лица исчезло все напряжение, и отнюдь не от слов Эйслин. Заметив, что она за ним наблюдает, он тут же отвел взгляд и уставился в лобовое стекло.
– Ты голодная? – спросил он.
– Немного.
– Как насчет гамбургера из проездной забегаловки? [11]
– Отлично. Меня устроит любая еда.
– Как только Тони… хм, закончит, мы найдем что-нибудь.
– Хорошо.
– Я причинил тебе боль?
Эйслин подняла голову и посмотрела на Лукаса. Тот по-прежнему смотрел в лобовое стекло.
– Когда?
– Ты знаешь когда. Тем утром.
– Нет. – Ее слова прозвучали настолько тихо, что она сама их едва расслышала.
Лукас постукивал кулаком по рулю и равномерно качал ногой. Его взгляд рассеянно блуждал. Будь это любой другой человек, все признаки указывали бы на разыгравшиеся нервы. Но в данном случае это казалось невероятным. Лукас Грейвольф никогда не нервничает.
– Я сидел в тюрьме…
– Я знаю.
– И долго был без женщины.
– Я понимаю.
– Я вел себя грубо.
– Не слишком…
– Потом это стало меня тревожить. Может, я сделал тебе больно…
– Нет, ты не сделал мне больно.
– Ты была такой чертовски привлекательной…
– Лукас, это не было изнасилованием.
Он резко обернулся к ней:
– Ты могла бы заявить, что было.
– Но его не было.
Они смотрели друг на друга, передавая глазами то, что лучше не произносить вслух. Эйслин опустила голову и закрыла глаза – ее накрыла волна жара, не имевшая ничего общего с теплой летней погодой. Она до сих пор чувствовала неистовые толчки его тела.
А Лукас старался не слушать сочные причмокивания сына. Он вспомнил, как сам посасывал ее твердые и выступающие от возбуждения соски. Как обводил их языком, подталкивал, поглаживал…
Боже, лучше об этом не думать, а то он сам сейчас возбудится.
– Когда ты в первый раз поняла, что беременна? – угрюмо поинтересовался он после долгой паузы.
– Где-то через пару месяцев.
– Тебя тошнило?
– Немного. Уставала больше обычного. Совершенно ничего не хотелось делать. И у меня прекратились…
– О… Ну да.
Уголком глаза он заметил, что она осторожно переложила Тони к другой груди. Она стеснительная. Лукас знал, чего ей стоила эта вынужденная близость. И все равно ему хотелось потянуться через сиденье, расстегнуть ей блузку и полюбоваться на чудо природы. Он желал видеть ее груди. Отчаянно хотел к ним прикоснуться. Попробовать на вкус. Ее женственность наполняла его нос, рот, чресла. Она насыщала все его органы чувств, и он хотел, чтобы это длилось вечно.
– Беременность была легкой?
– Насколько она вообще может быть легкой, – с улыбкой ответила Эйслин.
– Он сильно пинался?
– Как заядлый футболист.
– Может, как марафонский бегун? Я бы предпочел последнее.
Они посмотрели друг другу в глаза, их взгляды потеплели. Между ними проплыла мечта о будущем их ребенка.
– Да. Как марафонец, – мягко согласилась она. – Как ты.
Его душа наполнилась гордостью. У него перехватило дыхание.
– Спасибо.
Она вопросительно посмотрела на него.
– За то, что заботишься о моем сыне.
Теперь уже настала очередь Эйслин испытать смущение. Благодарность от такого гордого человека, как Грейвольф, дорогого стоит. И затевать на эту тему спор значило бы испортить момент, поэтому она просто кивнула.
Она смотрела на сына, пока тот не закончил, и передала мальчика отцу. Лукас держал его на руках, а Эйслин поправляла одежду. А потом даже помог поменять Тони подгузник.
Они больше не разговаривали. Все слова уже были сказаны.
– Здесь Джин, – отметил Лукас, останавливая машину перед аккуратным белым домиком с оштукатуренным фасадом. Перед домом был ухоженный сад, окруженный заборчиком. На крыльце приветливо горел свет. На клумбах по обе стороны дорожки пышно цвели циннии.
57 
