— Но… если не получится?
— Скилле может научить нас, — усмехнулась Суль. — Ведь у него наверняка уже есть дети и внуки!
— Скилле? Нет! Это прирожденный солдат.
Лицо Скилле оставалось мрачным.
— Внуки! — обиженно фыркнул он. — Вы думаете, что я уже такой старый, фрекен Суль? Нет, самое время собираться в путь и не терять силы на подобную пустую болтовню!
Однако после этого оба смотрели на нее совсем по-другому. Взгляд юного Йоргена выражал восхищение и сожаление, словно он размышлял о том, что урок поцелуев не такая уж глупая затея. Скилле же видел в ней бедного, беззащитного ребенка, чья жизнь разрушена бессердечным насильником. Но разве был милый, несчастный Клаус насильником?! Суль почувствовала угрызения совести. Она ненавидела новое отношение к ней со стороны Скилле. Если Суль чем-то и гордилась, так это своей независимостью.
На этот раз путь их не был таким изнурительно долгим. Как только кончилась гряда холмов Ромеле, Скилле остановился и сказал:
— Ждите меня здесь. Я поеду поищу ночлег.
Солнце стояло у самого горизонта. Они расположились в рощице, где среди листвы одиноко пел дрозд. Суль и Йорген слезли с лошадей, размяли ноги.
— Так болит задница, — без всякого стеснения брякнула Суль, и Йорген, разумеется, тут же покраснел. О чем он подумал? О том, что у прекрасных дам нет места, на котором сидят?
Йоргену очень хотелось продолжить беседу, но у Суль уже пропало желание соблазнить его. Для нее он был слишком зеленый и невинный. Как она сказала Дагу: ей нужно что-нибудь покрепче.
Но кое-что она ему все же позволила. Позволила ему гладить свое лицо, прикасаться к нему губами, поправляла его, когда он был чересчур неуклюж. Она сказала ему, какие, по ее мнению, слова приятно слышать девственнице, позволила ему пощупать свое тело. Большего никто из них не желал.
— Это священное место для нее, — сказал Суль. — Ты не должен пачкаться, прикасаясь к другим женщинам.
Он согласился с ней, хотя и с видимым трудом. Губы и руки его дрожали, он, словно ребенок, сжал ноги. Суль совершенно не желала его. Она принялась снимать с коня седло и упряжку. Но она ощущала беспокойство. «Должно быть, я совершенно не влюбчива, — озабоченно думала она. — Его прикосновения должны были возбудить меня, но мне это показалось лишь надоедливым».
Вернулся Якоб Скилле и избавил их от щекотливого положения.
— Я не нашел поблизости никакого жилья, — сказал он. — Поедем дальше или разобьем здесь лагерь?
— Останемся, — решил Йорген, — лошадям нужен отдых.
И они остались. Расстилая пледы, захваченные с собой, Суль искоса наблюдала за Якобом Скилле. Что-то в нем изменилось, как ей показалось. Вскоре она поняла, что она сама изменила свое мнение о нем. И причиной этому стали неуклюжие ласки Йоргена. Скилле был среди них лидером, принимающим решения. Он был высок и крепок — видавший виды вояка, не интересующийся женщинами. Лицо его было по-своему привлекательно. Ему было далеко до Адониса, но в глазах его был огонь и проницательность — и это привлекало Суль. У него были белые зубы и загорелая кожа. Он был небрит, и ему не помещало бы вымыть лицо и руки, а также причесать торчащие во все стороны волосы. Тело его было гибким и подвижным, в движениях чувствовалась страсть.
Суль с облегчением вздохнула. «Все-таки я не такая бесчувственная», — подумала она.
Помогая все эти годы Тенгелю лечить больных, она наложила для себя запрет на свой интерес к мужчинам. Гнев Тенгеля так глубоко запал ей в душу, что она старалась сделать все, чтобы угодить ему. Но теперь она была далеко от отеческой опеки Тенгеля — единственного мужчины в мире, которого она уважала. Она была свободна — свободна от судьи Страленхельма и его семьи, свободна от Дага. Никто не знал, что она задумала, покидая Копенгаген и намереваясь снова вернуться в Норвегию. И этой свободой нужно было воспользоваться! Как именно она и сама в точности еще не представляла.
На болтовню времени уже не было. По-спартански перекусив, Скилле завернулся в плед и приказал остальным сделать то же самое, пожелав всем спокойной ночи. К счастью, Суль легла так, что у Йоргена не было никакой возможности приблизиться к ней. И она была рада этому: ей вовсе не хотелось неуклюжих прикосновений этого мальчишки, ей невыносим был его сбивчивый шепот. Она внутренне отвергала все явные и неявные доказательства его вожделения. Оттилия должна была получить его нетронутым.