Последние отзывы

  17  

— Ты должна слушаться своего внутреннего голоса, Белинда, а он кажется довольно разумным. Ты должна бежать, дитя, бежать от него прочь и как можно дальше!

Она просияла.

— Я действительно должна это сделать? Ах, как хорошо! И это было именно то, о чем я теперь подумала, прочтя дневник. Наверное, Сигне не хотела бы, чтобы он обнимал других женщин и все такое. — «Все такое» было стандартным выражением Белинды, когда запаса слов ей не хватало.

Стемнело, но в сумерках она еще могла разглядеть черты лица Вильяра. Они были резкими и холодными, однако, она не испытывала страха. «Странно, — подумала она, — лицо господина Абрахамсена гораздо мягче, но мне от него становится немного страшно (прости, Сигне, я не должна была бы об этом думать, во всяком случае, здесь!)».

— А вы сам? — спросила она по-детски. — Говорят, будто вы немного странный. Но я этому не верю. Тут он взглянул на нее, и улыбнулся чуть сердито.

— Я… немного… другой. Немного не от мира сего. Точно так же, как и ты.

То, что он приравнял ее к себе, тронуло ее и почти привело в восторг. Она блаженно, широко улыбнулась.

— Как это вы не от мира сего? — спросила она. Вильяр обратил взгляд на темнеющую равнину.

— Я не свой тут, — сказал он. — Я не свой и Гростенсхольме и в Линде-аллее. Мне гораздо ближе Тенгель Добрый и его Силье.

— Кто это такие?

Ее наивный вопрос вырвал его из беспокойных раздумий.

— Ах, они давно умерли. Они покоятся в могиле с большим камнем, который ты здесь видишь.

Белинда посмотрела туда и сразу заметила, как стало темно. Она должна была идти домой и как можно скорее. Но как решиться на это, в такой темноте? И, кстати, ей того не хотелось. Еще не хотелось. Ей хотелось растянуть эти минуты человеческого общения так долго, насколько позволяло приличие.

— А вы мне не расскажете о ваших проблемах? — спросила она детским доверчивым голосом. Он передернулся и посмотрел на нее.

— Тебе? Ради всего на свете, почему я должен это делать, если я не могу довериться моим собственным родителям и деду с бабкой?

Белинда от стыда покорно нагнула голову.

— Это ясно! Извините меня!

Темноволосый рослый незнакомец, напоминавший больше всего трагический образ средневекового рыцаря, смягчился:

— Это я должен просить прощения. Кому я мог бы довериться, как не тебе, Белинда, тебе, одинокому маленькому созданию, нуждающемуся в дружбе!

Он наклонился и взял ее за руку. Его рука была большой и неожиданно теплой, и Белинда вообще перестала бояться. Может быть, она могла бы быть ему моральной опорой в том, против чего он теперь должен был бороться.

— Ты понимаешь, Белинда, я не могу сказать что-либо моим домочадцам, потому что не хочу их огорчать. Знаю, что это может показаться тебе странным и пугающим, но… Да, дело в том, что в Гростенсхольме есть привидения. А мои дед и бабушка ничего не знают об этом.

Ее рука слабо вздрогнула. Это было единственным, что выдавало ее страх, ее нежелание слышать об этом больше. Призраки?

— Это правда?

— Да. К сожалению. Я не стараюсь напугать тебя без надобности. Это никогда бы не пришло мне в голову.

Она сидела молча, по-прежнему не вынимая своей руки из его ладони. Она боязливо пыталась взглянуть на Гростенсхольм, но сейчас были слишком темно.

— А что это за призраки? Ему стало нехорошо на душе.

— Это женщина, — сказал он неохотно. — Молодая женщина. Она просто стоит у двери в мою комнату и смотрит на меня. Она выглядит ужасно. Синеватая и словно больная водянкой. Как утопленница.

Белинда подвинулась к нему поближе, будто хотела его успокоить. Она стала говорить ему «ты», не заметив этого.

— Ты не боишься?

— Когда я был ребенком, то страшно боялся и отказываться бывать в Гростенсхольме, а тем более спать там. И никому не мог что-то сказать. Не мог же я рассказать дедушке и бабушке о том, что у них в доме есть призраки!

— Да, я понимаю. Так ужасно для тебя!

— Именно тогда они стали утверждать, что я замкнут и строптив, а я не мог защитить себя. День и ночь думал об этих призраках. Чувствовал себя совершенно больным.

Белинда сочувственно пожала его руку.

— А теперь? Теперь, когда ты взрослый? Ты же теперь там живешь. Она все еще там, эта женщина?

— Конечно! Я должен был преодолеть себя, чтобы там поселиться. Деду требовалась помощь, и я должен был без промедления взять на себя заботы об усадьбе. Теперь я больше не боюсь. Она ничего мне не делает, только стоит и смотрит на меня большими пустыми глазами.

  17