ВАЛАНСЕ

Странный инфант Фердинанд, образцовый пленник

9 мая 1808 года в Байонне император Наполеон I написал своему министру иностранных дел господину Талейрану письмо следующего содержания:

«Принц Астурийский, его дядя инфант Дон Антонио, его брат инфант Дон Карлос в среду уедут отсюда, в пятницу и в субботу останутся в Бордо и ко вторнику будут в Валансе. Будьте готовы встретить их в понедельник вечером… Я желаю, чтобы этих принцев приняли без внешнего блеска, но достойно и с интересом, и чтобы вы сделали все возможное, дабы развлечь их. Если у вас в Валансе имеется театр, пригласите нескольких комедиантов, в этом не будет ничего дурного. Вы можете также пригласить мадам Талейран с четырьмя или пятью женщинами. Если принц Астурийский увлечется какой-нибудь красивой женщиной, в том не будет ничего неуместного, ибо это даст нам еще один способ лучше уследить за ним»

Безнравственный тон письма заставляет предположить, что император сам был хозяином Валансе. Однако ничего подобного. Прекрасный дом принадлежит одному Талейрану, и для нас не составит труда вообразить, какая у него была мина во время чтения вызывающего послания, которое опускало его до роли тюремщика, даже не Разъясняя странной роли, которую Наполеон столь пренебрежительно отвел его жене.

Но на самом деле с тех пор, как пять лет тому назад император помог ему купить Валансе, причем тогда его милость простерлась даже до того, что Наполеон помог деньгами — с тех самых пор принц Беневентский все время ожидал чего-либо подобного. Это означало, что он знал своего хозяина даже больше, чем тот знал сам себя, ибо такие решения Наполеон принимал из иных побуждений.

«Однажды Императору подробно доложили о той жизни, которую герцог Шуазель вел в Шантелу до своего изгнания, — пишет герцогиня де Дино, бывшая племянницей и запоздалой великой любовью Талейрана, — пораженный большими возможностями этого министра и роскошью, отсветы которой падали на короля и на всю страну, он пожелал, чтобы его Министр иностранных дел мог собирать в одном из красивых замков всех благовоспитанных иностранцев». Можно заметить, что существует огромная пропасть между тем, чтобы собирать разных гостей для праздников, и тем, чтобы держать некоторых из них под стражей. Однако Наполеон частично оплатил дворец и, как заключает герцогиня, «с тех пор он счел, что может располагать Валансе без согласия владельца».

Талейран был слишком большим дипломатом, чтобы досадовать на оскорбительную фантазию своего хозяина. Он в свою очередь окунул перо в чернила и ответил:

«Я отвечаю всеми возможными трудами на доверие, которым Вы, Ваше Величество, меня почтили. Принцам будут предоставлены все удовольствия, которыми позволяет воспользоваться это неприятное время года. Я предоставлю им возможность ежедневно ходить к мессе, парк для прогулок, лес, где можно прогуливаться верхом, разнообразную еду и музыку. Театра здесь нет и найти актеров чрезвычайно трудно. У нас к тому же будет достаточно молодежи, чтобы принцы могли танцевать, если это их развлекает»

Ни следа горечи в этих строках. Талейран уже успел привязаться к восхитительному жилью, которое его в свое время обязали взять на себя. Возможно, потому что оно великолепно гармонировало с его тягой к блеску и величию.

Говорили, что замок был построен для очень важного господина и даже для князя церкви, что не могло не понравиться бывшему епископу Отенскому. В действительности тот, кто в 1540 году построил Валансе на остатках земли герцогов Бургундских, затем — семейства Шалон-Тоннер, был Жаном д'Этампом, гувернером Блуа; потом его внук, рыцарь Мальтийского ордена, епископ, а затем кардинал приложил руку к отделке дворца, желая достойно принять у себя папу Урбана VIII.

Воспоминания, связанные с замком, оказались достойны того, чтобы привлечь внимание сыновей Христианнейшего Короля.

В то время как их отец, лишенный власти король Карл IV и их мать, Мария-Луиза направляются в Компьен, избранный для них резиденцией, инфанты отправились по дороге, ведущей в Валансе, куда они прибудут 19 мая. Талейран и его семья, конечно, встретят их: «Принцы были молоды, — напишет вынужденно гостеприимный хозяин, — и все на них, вокруг них, в их одеждах, в их каретах, в их ливреях, — все составляло образ прошедших эпох. Карету, из которой они вышли, можно было принять за произведение эпохи Филиппа V. Этот дух древности, напоминавший об их величии, делал их положение еще более своеобразным»

  16