... 
41 
— Это не особенно вкусно. Зато помогает.
Он не добавил, кому помогает. Он прекрасно понял намерения Виллему.
Монстр скорчил ужасную рожу. Он грязно выругался. Никлас даже не умеет смешивать питье! И снова повалился на траву.
Все ждали. Виллему дрожала от холода в своем белом платье. Доминик набросил на плечи жены накидку. Она благодарно улыбнулась ему.
— И почему ты так непрактично оделась!
Виллему только покачала головой. Мужчины ничего не понимают в женской одежде! Что бы ни ожидало женщину, она всегда стремится одеться как можно лучше! Женщина должна быть уверена в себе. Может, это все поверхностно, внешне. Но очень помогает подавить внутреннюю неуверенность.
Ветер трепал траву и кусты, забирался во все щели. Маленькой Элисе так хотелось дотронуться до монстра, показать свое внимание, но она не смела. Она, было, попробовала, но получила сильный тумак.
Виллему плотнее закуталась в плащ. Ей не нравилось происходящее. Она была словно в полусне. Так хотелось ущипнуть себя за руку, удостовериться, что все это взаправду.
В глубине души она была уверена, что все происходящее — сон. Она бы не поверила, что могла стоять среди камней, бросая в чудовище огненные шары. Сила словно вытекла из нее. Она снова превратилась в обычного человека.
Хм, в почти обычного. Она ведь не раз слышала о странных существах, что могли многое.
И она гордилась тем, что принадлежала к кошачьеглазому племени Людей Льда.
Доминик не считал возможным расслабиться. Он отнюдь не думал, что они выполнили свое предназначение, и опасности больше нет. В его подсознании бился страх за своих близких. Он все еще чувствовал враждебность монстра. Тот думал, как бы ему освободиться, убежать. Он ненавидел их, когда они пришли сюда. А сейчас ненавидел еще больше! Ведь над ним насмехались, его унизили, растоптали… Особенно эта баба!
Доминик чувствовал глубокое отчаяние и унижение чудовища.
И вдруг все прошло! Он изучающе посмотрел на монстра.
Веки у него закрылись, черты лица стали спокойны. Снотворное Людей Льда подействовало!
— Долго он будет спать?
— Не очень, — отвечал Никлас. — Мы не можем долго оставаться тут. А если кровожадные кнехты узнают, что он усыплен, то нам всем несдобровать. Так что я дал ему совсем небольшую дозу. Он будет спать совсем недолго. Остается только молиться Богу, чтобы снотворное подействовало, как положено.
— Тогда поспешим, — предложил Доминик.
— Давайте не будем больше называть его тварью. Ведь он все же человек. Несмотря ни на что, — попросила Элиса.
— Будем надеяться, — прошептал Доминик.
Факел почти погас. От него валил густой дым. Виллему безуспешно пыталась поддержать огонь. Даже месяц утомился этой ночью и почти не светил. Звезд не было.
Виллему оглядела равнину. Это что, ее больная фантазия? Или что-то случилось с землей? Равнина, казалось, дышала болью. Словно едва видимые черные кнехты сторожили ворота в мир и покой.
«И почему дорога к миру, покою и чистоте должна проходить мимо черных, опоясанных мечами кнехтов?» — устало подумала она.
Поежившись, она попыталась отвлечься от черных мыслей. «Я так устала, я не могу больше думать. Сколько всего осело сегодня ночью в душе? Я буду считать все случившееся дурным сном. Ничего этого не было, ничего этого не было».
— Виллему, держи факел прямо!
Мужчины разворачивали тряпку на ноге монстра.
— Все в гное и крови. Лодыжка ужасно распухла! Впрочем, не только лодыжка. Вся нога!
Все напряглись! Если они увидят сейчас козлиное или коровье копыто… Это было бы чересчур.
Никлас снял последний слой бересты и кожи.
Наступила полная тишина.
— О, Господи! Боже мой! — простонала Виллему.
— Бедняга! — пробормотала Элиса.
Они озабоченно рассматривали его ногу. Видимо, с ней что-то случилось еще в детстве. Рана никогда не обрабатывалась, а после долгого перехода сильно воспалилась. И теперь ему грозило не только заражение крови, но и некроз.
Видимо, вся передняя часть ступни была отпилена очень грубой пилой, — другого объяснения придумать было невозможно.
9
Элиса все никак не могла досыта наглядеться на поверженного, лежащего с закрытыми глазами. Лицо приняло спокойное, умиротворенное выражение. То, что другим казалось ужасным, представлялось ей прекрасным в своей дикости.
41 
