Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
37 
Галантно поклонившись, он распахнул перед молодой женщиной дверь, поймав на лету ее удивленный и встревоженный взгляд. Она наверняка подумала, что несколько недель отсутствия сильно переменили этого парня — прежде он был таким застенчивым возлюбленным…
Волна незнакомого аромата, свежего и чувственного, коснулась его ноздрей, а пышная атласная юбка задела его ноги.
— Вы пойдете со мной? — спросила она с тревогой.
— Нет, разумеется. Я одет недостаточно элегантно для такого праздника, и у меня нет не малейшего желания знакомиться с вашими друзьями. Я войду в дом, когда там не останется ни души.
— Так вы будете ждать здесь?
— Нет. Отправлюсь к своим друзьям на конюшню — это место, по вашему мнению, больше всего подходит и им, и мне!
Однако он ушел не сразу, а сначала решил узнать, как пойдут дела, выслав Анну на разведку в гостиную. Вот сейчас раздадутся испуганные восклицания, а потом потерявшую сознание Жюдит понесут в спальню…
Но ничего подобного не произошло, наоборот, все вдруг затихло, раздавались лишь сдержанные шепотки, удаляющееся шуршание юбок, а затем послышались крики дворецкого:
— Карету госпожи Ливингстоун к подъезду…
Карету господина и госпожи Бреворт… Экипаж госпожи Ван Кортленд…
Трех минут не прошло, как вернулась Анна, она старалась сдержать улыбку на обычно суровом лице.
— Ну что там? — спросил Турнемин. — Госпожа удачно лишилась чувств?
— Нет, совсем другое! Хозяйка обливается горючими слезами и принимает соболезнования срочно покидающих ее друзей.
— Соболезнования? Что она им наплела?
— Она якобы только что узнала о смерти одного из своих братьев. И это подействовало гораздо лучше, чем если бы она упала в обморок: ведь тогда они стали бы ждать, пока хозяйке дома станет лучше, опорожняя по ходу дела ее буфеты и погреба.
— Отдайте лучше всю провизию беднякам. Их полно в порту.
Удовлетворенный, Жиль покинул дом и, пройдя задами, чтобы избежать встречи с разъезжающимися гостями, направился к конюшне из красного кирпича и дерева, тянувшейся по одну сторону хозяйского дома (по другую до войны находились бараки рабов).
Темная, теплая ночь с запахом свежей травы показалась ему раем после суеты, шума и яркого света праздника. Горе маленького мальчика, которое затмил на время гнев, снова вернулось. К нему примешивалось чувство, похожее на угрызение совести: он вырвал Розенну из родной почвы Бретани, выбросил на этот чужой берег, где она тут же умерла.
Если бы не его эгоизм, она была бы жива, си» дела бы себе в уголочке возле печи, грея ноги в теплой золе, вязала бы бесконечные жилеты и чулки, слушала бы росказни балагуров, а может, И сама бы рассказывала старые сказки… Разумеется, с тех пор, как Мари-Жанна Гоэло заколотила свой маленький домишко и, с удивительным безразличием бросив Розенну на произвол судьбы, ушла в монастырь Локмариа, старушка чувствовала себя страшно одинокой, хоть и были с ней рядом друзья. А потому с радостью откликнулась на предложение своего выкормыша ехать вместе с ним в Америку. Жиль же вез ее сюда прежде всего как воспитательницу для своего незнакомого пока сына, росшего в стане индейцев, но теперь он начинал думать, что руководствовался чисто эгоистическими побуждениями, срывая Розенну с насиженного места. Он просто хотел забрать с собой частичку собственного детства, все, что осталось от его семьи…
И вот теперь ни один малыш уже не сможет найти утешения в теплых объятиях Розенны, но, может, оно и к лучшему — ведь сыну Ситапаноки никогда не стать последним из Турнеминов…
Простучал запоздалый экипаж, и на «Маунт Моррис» опустилась тишина. Жиль глубоко вдохнул два-три раза свежий ночной воздух, резко смахнул слезы, которые все текли по щекам, вышел из своего укрытия и решительно направился к конюшням.
Понго Жиль обнаружил в деннике Мерлина, и у него полегчало на сердце, когда он увидел сразу двух своих лучших друзей. Индеец тщательно и заботливо чистил золотистые бока жеребца, а тот, узнав по шагам хозяина, вдруг повернул в его сторону голову и радостно заржал, обнажив большие зубы в подобии улыбки, в улыбке расплылось и бронзовое лицо Понго.
— Хозяин возвращаться наконец! — воскликнул он, также с облегчением. — Понго счастлива!
Они пожали друг другу руки, а Жиль заметил:
— Значит, в мое отсутствие ты счастлив не был…
— Ни счастлива, ни несчастна, только все идти наперекосяк. Слушать женщина для Понго тяжело.
37 
