Последние отзывы

  23  

– Разве для спасения души своей женился ты на Теофании? Ты должен был гнать одну лишь мысль о подобном кощунстве! Разве ты не знаешь, что вдовец и вдовица не имеют права сочетаться браком? Сие запрещено законами нашей Церкви!

– Но без этого нельзя было обойтись, – пробормотал Фока, – ведь она императрица-регентша, мать юных императоров. Если бы я удалил ее, меня могли бы обвинить в узурпации власти…

На тощем и длинном лице Афанасия появилась гримаса отвращения. Седая борода, клочковатые брови и нечесаные космы волос придавали ему диковатый вид, а горящий фанатичной верой взор еще более усиливал это впечатление.

– Какими разумными доводами умеют мужчины прикрывать свое желание затащить женщину в постель! Готов биться об заклад, что, если бы базилисса была уродлива или просто стара, ты нашел бы столь же прекрасный предлог, дабы избавиться от нее. Но всей империи известно, какую преступную страсть внушила тебе эта Теофания. О ваших шашнях судачат на всех перекрестках…

В надежде остановить этот поток оскорблений и упреков, Никифор встал с трона и подошел к своему старому другу, протягивая руки в знак примирения.

– Все это пустые сплетни! Действительно, на какое-то время я подпал под власть ее чар, но быстро в том раскаялся. Прошу тебя верить мне, Афанасий! Никогда более я не взойду к ней на ложе, мы будем жить как брат и сестра…

– Этого недостаточно, – промолвил непреклонный монах. – Ты поклялся стать слугой Господа…

– И я сдержу свое обещание! Как только маленькие императоры достигнут того возраста, когда смогут править, я сложу с себя власть, клянусь тебе! И приму послушание в твоем афонском монастыре.

Возможно, Афанасий не слишком-то поверил в чистосердечие императора – особенно в его обещание жить отныне с обольстительной Теофаний словно брат и сестра. Но монах счел за лучшее не показывать этого, а роскошные подарки монастырю окончательно склонили его к большей терпимости. Поэтому он удалился на свою гору в довольно мирном расположении духа.

Чрезвычайно обрадованный, Никифор решил, что теперь примирение с Церковью не вызовет затруднений, хотя это было делом нелегким: обряды ее отличались типично византийской изощренностью – далеко не каждый был способен разобраться в подобных хитросплетениях. Однако когда новоиспеченный базилевс явился в собор Святой Софии, чтобы получить святое причастие, патриарх Полуэкт преградил ему путь, объявив, что женитьбой своей он совершил смертный грех, в котором должен теперь покаяться. Удар был нанесен исподтишка, однако цели своей достиг.

В покоях Теофании все предвещало бурю. Никифор, упав ничком на низкую тахту и закрыв ладонями лицо, являл собой живую картину беспримерного отчаяния. Теофания стояла у окна, выходящего на террасу, откуда открывался великолепный вид на Золотой Рог и мачты бесчисленных кораблей. Скрестив руки на груди, императрица мрачно всматривалась в голубые волны залива.

– Так вот каков могущественный базилевс? – произнесла она наконец с невыразимым презрением, которое не ускользнуло от несчастного супруга. – Я вижу перед собой испуганного мальчика, который проливает слезы из-за анафемы выжившего из ума старика! Хорош защитник для Византии и для меня!

– Я не могу, не могу вступить в открытую схватку с Церковью! Постарайся понять меня, Теофания. Я люблю тебя, ты же знаешь, люблю безмерно, но есть предел и моим возможностям! Я не в состоянии жить вне лона Церкви…

– Ты предпочитаешь жить без меня?

Никифор, отняв руки от лица, взглянул на нее с такой печалью, что на мгновение в ее сердце шевельнулась жалость.

– Ты же знаешь, что нет. Этого я тоже не могу…

Между тем дела шли все хуже и хуже. У Полуэкта появились новые, очень серьезные доводы, чтобы с полным правом подвергнуть анафеме их брак. Никифор был крестным отцом одной из дочерей Теофании, и такое духовное родство считалось столь близким, что супружество приравнивалось к кровосмешению. Едва узнав об этом, Полуэкт стал метать громы и молнии. Каждый день он произносил страстные проповеди в соборе Святой Софии, обличая преступную чету и призывая на нее проклятие небес. В конце концов патриарх холодно объявил Никифору, что выбор за ним – либо он расторгнет брак с Теофанией, либо вся подвластная ему империя будет подвергнута интердикту, а сам он отлучен от Церкви на веки вечные.

Сообщив эту новость Теофании, император уронил голову ей на плечо и зарыдал, как дитя. Но молодая женщина вырвалась из его объятий и, подойдя к своему ложу, ударила в гонг золотым молоточком. Никифор вздрогнул от неожиданности.

  23