4

Наконец-то Хейке Линд из рода Людей Льда прибыл на родину своих предков.

Много лет прошло с тех пор, как Сёльве покинул Швецию, чтобы никогда больше туда не возвращаться.

И вот теперь его сын Хейке, о существовании которого никто не знал, несчастный с самого рождения, приехал сюда, чтобы найти своих родственников из рода Людей Льда.

Он ничего не знал об их судьбах. У него было только три адреса: сестра его отца Ингела должна была жить в имении, которое называлось Скенас, расположенном в Вингокере, в шведской Седерманландии. У него был еще далекий родственник в Андраруме, в Сконе, сын Эрьяна, Арв Грип из рода Людей Льда. А в Норвегии находилось родовое имение Хейке, Гростенсхольм, где теперь вряд ли кто-нибудь жил. А его другие родственники из рода Паладинов — Элизабет Тарк с мужем Вемундом, родственники его отца, жили недалеко от Гростенсхольма, в Элистранде.

Вот и все, что он знал.

И поскольку Сконе находился ближе всего к Дании, Хейке начал именно с него. Ему необходимо было найти хоть кого-нибудь, кто мог бы принять и понять его — человека с такой странной, устрашающей внешностью. Во время своего долгого путешествия на Север он встречал лишь презрение и насмешки. Для такого доброго парня, как Хейке, было просто невыносимо видеть постоянное отчуждение людей, их низменные насмешки, страх и отвращение.

Положение ухудшилось еще и потому, что в немецком государстве имя Хейке было женским. Его отец Сёльве немного подкачал, назвав этим именем своего единственного сына. Сам же Хейке смеялся над этим, потому что для него, так же, как и для многих других, это имя было мужским.

Но эти маленькие недоразумения с именем прекратились, как только он ступил на территорию Дании, а затем Сконе.

Хейке был типичным «меченым» из рода Людей Льда. Его широкие, острые плечи делали всю фигуру более объемной, и казалось, что голова посажена ниже обычного: его острые плечи торчали как воротник китайского мандарина, доходя почти до самых ушей. Силуэт его напоминал монстра: чересчур широкая грудь и длинные, свисающие прядями волосы. В темноте же, на светлом фоне, желтым пламенем пылали его глаза — и католики начинали креститься, а протестанты — раскаиваться в своих грехах.

Лицо же его, которое он пытался отворачивать или скрывать каким-то другим способом, чтобы избежать бурной реакции людей, было почти треугольной формы — с необычайно широкими скулами и острым подбородком. Глаза напоминали косые желтые щелки, нос же был слишком широк, чтобы его можно было назвать красивым, а волчий рот дополнял картину демона из преисподней.

И только посмотрев ему в глаза, люди начинали понимать, что бояться его не следует. Глаза его излучали доброту, сдержанную грусть и понимание всего униженного и страдающего. Ни один «меченый» не нес в себе столько человеческой любви, как Хейке, даже Тенгель Добрый. Хейке обладал такой сговорчивостью и мягкостью, которую никто и не мечтал встретить у несчастного «меченого».

Может быть, с течением веков наследие Тенгеля Злого ослабело? Разве не пытался Тенгель Добрый разрушить злые чары, дать своим потомкам мужество, любовь и силу, достаточные для того, чтобы одолеть силы зла?

Возможно, да. А возможно, и нет. Судьба Сёльве свидетельствовала о другом. Его развитие шло в сторону зла. В конце концов в голове у него не осталось ни одной доброй мысли.

Хейке не был абсолютно добрым, напротив! Очень часто он ощущал в своей душе дикие силы, и ему приходилось напрягать всю волю, чтобы обуздать их. Временами он замечал в своем поведении глупость, злобу — и знал, что стал бы в сто крат сильнее, если бы дал этому волю. Он мог бы с легкостью расправиться с теми, кто досаждал ему, и однажды — ему не хотелось вспоминать об этом — зло в нем взяло верх. Какие-то подростки мучили лягушку. Лягушку он спас, но ему было грустно вспоминать о том, как он поступил с этими подростками. Впрочем, тогда он и не мог иначе поступить с ними. Его ужасающий гнев напугал его самого не меньше, чем мальчишек. Он заставил их пережить то же самое, что они проделывали с маленьким животным: он до крови колол их острыми щепками, связал им ноги и оставил лежать на солнцепеке. Так он и оставил их лежать, не обращая внимания на их мольбы к Богу и раскаяние по поводу содеянного.

  19