Последние отзывы

  163  

А тут как раз случай: влюбился бывший учитель, как мальчишка, в юную красавицу, боярскую дочь — ночей не спал. Только она на него глядеть не желала: телом-то, может и крепок, и разумом ясен, но шестьдесят пять лет жизни отпечатаны на лице, голова седовата — зачем ей такой? А в юности Иоахим Брюс был собою куда как хорош. Вот и решил повернуть время вспять.

Ритуал омоложения страшен. Это только в сказках говорится о трёх котлах с водой да молоком — на деле всё иначе. Тело надо изрубить острым мечом на тринадцать частей, разобрать по куску, чтоб старая кровь сошла до капли, и снова собрать, срастить мёртвой водой, оживить живою, да всё с хитрыми наговорами, и упаси боги хоть слово перепутать, переиначить. Кого позвать для такого дела, кому доверить свою жизнь? Ну, конечно же, бывшему ученику, ныне лучшему другу. Уж он-то ничего не перепутает, как-никак, второй чародей после первого!

Ясно, он ничего путать не стал — не хватало прослыть неумелым чародеем (дознание-то будет, никуда не денешься)! Тело изрубил аккуратно, и разобрал, и снова собрал в нужном порядке. И мёртвой водой срастил, и живой сбрызнул, и ни словечка в наговорах не переврал, иначе сыскные колдуны сразу бы уличили. Всё совершил, как надо… Почти.

«Живая вода не подействовала, больно уж много грешил покойник на своём веку» — так было установлено, так и в бумагах записано. Сожгли тело именитого чародея с почестями, на похоронах немало было пролито слёз. Пуще всех убивался его верный друг и бывший ученик Степан Кнупкин. Когда снимал, на добрую память о погибшем, кольцо с его пальца, то мёртвую руку целовал. Степана жалели — такое несчастье случилась на его глазах, что не каждый сможет пережить. Были, конечно, и те, кто поглядывал косо — не без этого. Да только доказать ничего не могли: не оставляют чернила магического следа. Смыл с ладоней — поди, разбери, какое заклинание было начертано, когда зачёрпывал живую водицу. Его метода, сам изобрёл! Просто — а никто прежде не додумался.

Нет, не косые взгляды, другое тревожило его ум в те дни.

Известно: когда умирает колдун, вся сила его, и природная, и накопленная, переходит к тому, кто рядом, кто его в последний момент коснулся. Ведь не погнушался он тогда — взял гибнущего учителя за руку. Но сила не пришла, не было её в обескровленном теле. Куда подевалась? Дольше века не знал он ответа на этот вопрос, мучился загадкой. А ответ всё время был рядом, обвивался вокруг пальца, таился, ждал своего часа…

И дождался. И отмстил…

* * *

Стефан Теодорович в ужасе сорвал с пальца кольцо, отшвырнул в сторону как ядовитую змею… Боль ожгла руку, на пальце выступили красные капельки — оказывается, за долгие годы металл успел врасти в кожу. «Кровь мою пил!» — подумал маг с ненавистью.

Перстень звякнул о каменный пол, откатился в сторону, прямо под ноги агенту Ивенскому. Роман Григорьевич нагнулся за ним.

— Что же это вы, господин Кнупперс, такими ценными вещами разбрасываетесь? Уж поздно от улик избавляться, — поднял, хотел передать Удальцеву, чтобы тот надлежащим образом оформил и упаковал.

Но случилось странное. В тот самый миг, когда рука Романа Григорьевича коснулась красноватого металла, перстень словно ожил. Крошечный дракон разомкнул свои кольца, проворно скользнул вверх по среднему пальцу и плотно — не снимешь, обвился вокруг фаланги.

— Ай! — от неожиданности вскрикнул сыскной и энергично встряхнул кистью, желая избавиться от непрошеного гостя. Куда там!

«Ты мне нравишься, чадо, — прозвучал голос, такой тихий, что слышать его мог только сам Роман Григорьевич, Удальцев за его спиной, и Кнупперс со своего места, а Листунов, стоявший чуть поодаль, уже ничего не мог разобрать. — Будешь моим хозяином. Я тебя избрал.Отныне мы неразлучны».

Больше века минуло, но из всех в мире голосов Степан Кнупкин узнал бы этот голос, как бы тихо и глухо тот ни звучал. Он единственный понимал, что происходит в этот миг. Всю силу свою, и природную, и накопленную, премудрый чародей Иоахим Брюс передавал не лучшему ученику своему, а незнакомому мальчишке-ведьмаку, сыскному чиновнику, которому она и вовсе без надобности! От горькой досады у Кнупперса перехватило дыхание, обида стеснила сердце, он упал на жидкую казенную подушку и залился слезами. Жалея себя, даже о том позабыл, что сам первый обошёлся со своим учителем нечестно,как говорили в те времена.

  163