88 
Хельги обернулся к сестре по оружию:
– Правда, схожу поговорю? Чего со стен орать?
– Пойдемте все вместе, – решила Меридит. – Чему быть, того не миновать.
– Нет!!! Они вас сразу же растерзают! – В отчаянии заламывая руки, выкрикнула юная графиня.
– Не должны! – с великолепной уверенностью ответила Ильза. На самом деле она вовсе не была убеждена в благополучном исходе этого, по сути, безумного предприятия. Просто очень приятно было изобразить бывалого воина перед настоящей кисейной барышней.
Выстроившись боевым клином, ощетинившись драконьим серебром, шли они навстречу смертельной опасности. Из замка выходили через ту самую дверь, что так гостеприимно распахнулась перед ними минувшим вечером. Сзади сразу же лязгнули засовы. Путь к отступлению был отрезан.
– О! А я думал, испужаетесь! – Вожак плотоядно оскалился. И обратился к Хельги: – Это ты, щенок, тявкал со стены? – Он никуда не спешил. Он играл со своей добычей как кот с мышью – так заядлый гурман растягивает удовольствие перед любимой трапезой. Настроение его было почти благодушным, хотелось поболтать развлечения ради. – Чего молчишь? Отвечай, покуда жив.
– Я, – подтвердил Хельги с достоинством.
– Тебя укушу самолично! Будешь моим рабом, – пообещал оборотень. – Будешь у меня блох выгрызать.
– Кусай, – равнодушно пожал плечами урожденный спригган, – только чего ты этим добьешься?
Собеседник дугой выгнул брови.
– Тебе не ведомо, что случается с укушенным? Ты станешь полуночным волком.
Хельги пренебрежительно фыркнул:
– Я и без тебя могу стать волком в любой момент.
Оборотень свел брови к переносице. Уточнил с насмешкой:
– Оборачиваться, что ль, умеешь? Врешь, поди!
– Не веришь – смотри!
Зрелище было эффектным, а для оставшихся на стенах совершенно неожиданным. До слуха собравшихся донесся испуганный визг юной графини. Оно и понятно – любой перепугается, если у милого и очаровательного гостя, под одной крышей с которым провел много часов, вдруг увидит волчья голова!
– Видел? А под одеждой еще и хвост был! – гордо сообщил Хельги, приняв нормальный облик.
Оборотень нервно облизнулся, спросил с завистью:
– Как же это ты умеешь – по частям?
– А вот так! Это не каждому дано!
– И что, хвосту в штанах не больно? – Теперь в голосе вожака звучал неподдельный интерес.
– Неудобно, но терпимо. Когда дверью прищемят, то хуже.
Оборотень понимающе закивал и уже открыл рот, чтобы продолжить интересную тему.
– Кхе-кхе! – негодующе кашлянул Орвуд, чтобы привлечь внимание собеседников. Им следовало о главном думать, а не обсуждать частные проблемы оборотней!
Вожак и вправду опомнился, спросил:
– И какой резон тебя кусать, ежели ты сам оборачиваешься?
– Никакого.
– Тогда мы тебя просто загрызем, – решил тот.
Хельги вздохнул едва ли не с сожалением:
– Тоже не получится. Я бессмертный демон-убийца.
– Демон?! Ты? Чем докажешь?
А чем он мог доказать, кроме старого, проверенного способа?
Графиня завизжала еще громче, так что Хельги едва не уронил замковую крышу ей на голову. От неожиданности.
– Верно. Демон, – удрученно согласился вожак. Дело принимало неожиданный и неприятный для него оборот. – Тогда ответствуй, почто нам явился?
– А чтобы узнать: на каком основании вы осадили замок графа Р'Анквара? – Ничего более умного Хельги придумать не успел.
Ни перед кем другим оборотни не стали бы отчитываться. Но настоящий демон – фигура значительная, с ним нельзя не считаться. Встав в гордую позу, вожак принялся излагать свой вариант уже знакомой истории. Он немногим отличался от графского. Было лишь одно существенное уточнение. Оказывается, черный колдун водил графа в лес на встречу с оборотнями, и там, на священной поляне, кровью был подписан пергамент, в коем и оговаривались условия страшной сделки.
– И вот, – изрек вожак с праведным негодованием в голосе, – едва минула четверть тысячелетия, как презренное человечье отродье…
Как раз в этот момент с запада налетел порыв ветра, такой мощный, что даже наемники, одетые заботами графа в добротные плащи, почувствовали его ледяное дыхание, что уж говорить о лишенном привычной шкуры оборотне? Впрочем, непогода сама по себе не могла смутить лесного обитателя. Произошло иное. Холод заставил его наконец сообразить, что он стоит перед тремя юными дамами в чем мать родила. И даже меньше, потому что родился он покрытый серенькой шерсткой, а теперь и ее не было. Разговорная речь уже успела активизировать спящие участки мозга человека-зверя, и чувство неограниченной свободы уступило место условностям человеческого общества. Оборотень в смятении попятился, неловко прикрываясь руками. Чувствовал он себя глупее некуда.
88 
