Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
36 
— Ты не хочешь войти? — спросил Маттиас.
— Нет, — ответила она.
— Тебе здесь было очень плохо? — удивленно произнес он.
— Я ненавижу это место! Раньше я не понимала, насколько оно отвратительно мне!
— На вид здесь настоящая идиллия!
— Ты так думаешь? Черный еловый лес, наступающий со всех сторон на обжитое место, скрывающий за своими деревьями все, что угодно. Здесь я узнала столько дурного, узнала нужду и всякую мерзость, горечь и унижения…
Она говорила с такой горячностью, что он понял, что эти чувства она тоже сжигала в себе.
— Мне досадно изливать все это на тебя, ты этого не заслужил. Но это — словно прорванная плотина.
И она рассказала ему, как ей приснилось, что отец жив, и как она проснулась, радуясь, что это был всего лишь сон. — И мне стало стыдно, Маттиас.
Он ласково погладил ее пальцем по щеке. Она всхлипнула.
— Нет, не надо, а то я заплачу, — навзрыд произнесла она. — Я уже достаточно наплакалась в церкви.
— Никто ведь не осуждает тебя за это!
— О, это были не слезы скорби, — возразила она, желая до конца разоблачить себя, — а слезы благодарности… за то, что все вы были так добры ко мне.
— Дорогая Хильда, мы почувствовали большое облегчение, поставив этих грифов на место.
— А когда это случилось… — сказала она, возвращаясь к прерванному разговору, — …когда я обнаружила отца, повешенного в спальне, и когда я услышала страшные звуки в амбаре, я больше не могла оставаться здесь. Что же не идет этот проклятый кот! — несдержанно добавила она.
Маттиас улыбнулся. Он понимал, что ей не терпится уйти отсюда.
— Я знал, что в тебе есть порох. Не поискать ли мне в хлеву?
— Да… если можно.
Она с опаской последовала за ним через двор, но заходить в хлев не стала, оставшись стоять в дверях.
— Он тигровой масти? — крикнул Маттиас изнутри.
— Да.
— В таком случае «проклятый кот» сидит здесь. Но я сомневаюсь, что он пойдет ко мне.
Тогда Хильда вошла в хлев и поймала кота. Он позволил вынести себя наружу, свесив все свои лапы, словно змей в руках Тора [3].
— Уйдем отсюда, — нервозно произнесла она. И уже выйдя со двора, она сказала коту:
— Если еще раз сбежишь сюда, будешь выкручиваться сам! Тогда я перестану водить с тобой дружбу!
Внизу, на равнине, она сказала Маттиасу:
— Прости, что я ругалась! Это вылезла на поверхность худшая моя часть. Теперь ты знаешь меня с худшей стороны. Я сама не подозревала, что могу быть такой грубой.
— Я принимаю тебя такой, какая ты есть, Хильда. Ругайся, если тебе так уж хочется! Это приносит облегчение.
— Благодарю. А с котом все в порядке, — с удовлетворением произнесла она, — он совершенно спокоен.
— Да, теперь в твоем доме уже нет ничего страшного.
— Это правда, — тихо ответила она. — После шестнадцати лет унижений…
Идя рядом с ней, Маттиас положил руку на ее плечи и погладил ее длинные, прекрасные волосы.
Кот щурил на него зеленоватые глаза и осторожно выпускал когти.
8
Переполох, поднявшийся вокруг оборотня, через несколько недель стал затихать. Время от времени появлялся судья, чтобы учинить новый допрос, но дело о четырех ведьмах так и не сдвинулся с места.
Ничего не происходило до тех пор, пока луна не сделала светлыми августовские ночи.
Кое-кто по-прежнему наблюдал из окна, не наступило ли полнолуние, большинство же забыли об этом. Когда ничего не происходит, нет никакого интереса бодрствовать по ночам.
Однажды в округ Гростенсхольм приехал издалека какой-то человек. На вид он был ничем не примечательный: не стар и не молод, не низок и не высок. Одет с ног до головы в черное. Человек этот хотел переговорить о чем-то с начальством.
Однако, тогда было неясно, кто является начальством в округе. Судья жил в соседней деревне, а нотариуса здесь не было с тех пор, как умер Даг Мейден. Так что из начальства в округе оставался только священник, знатные люди и сведущий в законах Калеб. В силу случая все они были в тот день в церкви, где происходило оглашение имен вступающих в брак Эли и Андреаса. И человеку пришлось подождать, пока не закончится служба.
Он встретил всю компанию на площадке перед входом в церковь.
36 
