Обе вскочили одновременно и бросились друг на друга.
Теперь уже не боль, а нечто вроде торжества разлилось по руке Евы, когда ее кулак врезался в лицо Рене, ее кровь словно закипела, когда она услышала крик боли и ярости. Ей тоже пришлось принять удар в лицо, да такой, что у нее искры из глаз посыпались. Но Ева изогнулась, пробила защиту на нижнем уровне, всадила локоть в живот Рене, вскинула руку и попала апперкотом ей по подбородку.
– Это у тебя кровь идет, сука, – проговорила она и достала поднятую для пинка ногу Рене. Толкнула ее назад.
Рене упала, перекатилась через себя, взмахнула ногами, как ножницами, и нанесла Еве двойной удар в бедро, после чего вскочила.
Жажда крови. Ева чувствовала, как она пульсирует по всему телу – первобытная ярость, превратившаяся в странное извращенное наслаждение. Она кружила, уворачивалась, наносила и принимала удары. Пот заливал ей глаза, струйками стекал по спине, она видела, как он смешивается с кровью, размазанной по лицу Рене.
Ева знала, что они в этот миг на одной волне: обе понимают, что победа – это все, а привкус крови на языке сладок и взывает к новому кровопролитию. Она сказала себе, что пора с этим кончать, вернуться в поле законности, за синюю линию.
– Тебе конец, – сказала она. – Все кончено.
– Я скажу, когда все будет кончено! – Рене бросилась на Еву, но та встретила атаку стремительным вращением. Они пушечным ядром ударили в двери и вывалились в «загон» в цепких объятиях смертельной схватки. Они катались по полу, молотя друг друга кулаками, и с громоподобным треском стукнулись о стол. Ева блокировала большой палец, целящий ей в глаз, схватив Рене за запястье и выкрутив ей руку. С криком боли Рене схватила Еву за волосы, вонзила ногти в кожу и дернула изо всех сил.
Опять из глаз у Евы посыпались искры, ярость слепила ее, красная, как кровь.
– Твою мать! За волосы дергать? Все, с меня хватит! – Ева рванула запястье Рене назад, упиваясьскрежещущим звуком, и, хотя кожа на голове у неепылала огнем, перевернула соперницу на спину. – Слабачка!
Ева стиснула кулак и двинула в лицо Рене раз, второй раз, замахнулась на третий, но тут хватка за волосы разжалась, а глаза, смотревшие на нее, остекленели.
– Яскажу, когда все будет кончено. – Ева отерла кровь с разбитой губы. – Ия говорю: все кончено. Слава тебе, господи, все кончено. – Она слезла с поверженной противницы и села на пол, стараясь втянуть воздух в пылающие легкие. – Пибоди!
– Здесь!
Пибоди вышла вперед из толпы копов, в которую затесался один конкретный штатский.
На этот раз Ева вытерла кровь под носом, осторожно ощупала его. «Не сломан, – определила она, – просто кровит».
– Она твоя.
– А? Чего?
– Ради всего святого! Это ж вроде у меня в ушах звенит. Я сказала: «Она твоя». Бери ее. Оформляй арест.
– Но, Даллас, ты же…
Хотя у нее все болело, куда ни ткни, Ева сумела подняться на ноги. Интересно, больное колено и впрямь раздулось до размеров баскетбольного мяча или ей только так кажется?
– Детектив, я дала вам указание. Жду, что вы исполните его без препирательств и арестуете это существо, которое позорит свой жетон, свою родословную и свой чертов пол. За волосы дергает, – презрительно бросила Ева и осторожно провела ладонью по горящей огнем голове.
– Слушаюсь, сэр.
– Минутку. – Ева присела на корточки, хотя это было больно, наклонилась к самому лицу Рене, и заговорила так тихо, чтобы только Рене ее слышала: – Видишь этого копа, Рене? Сейчас она тебя арестует. Причина – в ней. Это из-за нее ты лежишь на полу, из-за нее с тобой все кончено. Как коп, как женщина, как человек, ты ей в подметки не годишься. Тебе и не снилось стать такой, как она. И она – моя напарница.
Ева с трудом распрямилась. Каждое движение отдавалось болью.
– Убери ее отсюда, – приказала она Пибоди.
– С удовольствием. Лейтенант Рене Оберман, – начала Пибоди, нагибаясь, чтобы надеть наручники, – вы арестованы.
Пибоди перечислила статьи обвинения, пока полицейским захватом ставила Рене на ноги. По кивку Евы Макнаб бросился на помощь Пибоди, подхватил Рене под другую руку. Пибоди зачитала права, и они вывели Рене из комнаты.
– Лейтенант, – услышала Ева голос майора Уитни.
Ева встала по стойке «смирно», стараясь не морщиться от боли.