4 
Пережив одну из таких одиноких ночей, она, наконец, заснула под утро. И ей приснилось, что отец по-прежнему жив и командует ею, держа в руках палку, а она бегает туда-сюда, выполняя его поручения… Она проснулась и тут же произнесла вслух:
— Спасибо, Господи, что это был всего лишь сон!
Она прерывисто дышала, в голове у нее шумело.
И новый приступ боли заставил ее согнуться пополам — еще более сильный, чем до этого. Она не ела уже много-много часов, желудок был совершенно пуст, тем не менее, у нее начался рвотный спазм.
«Нельзя так», — подумала Марит, пытаясь встать на ноги. Она встала, села, вцепившись в спинку кровати, и поняла, что серьезно больна. Отражение ее лица в треснувшем зеркале на шкафу говорило о том, что болезнь зашла далеко.
«Что же мне делать?» — уже в сотый раз подумала она. На этот раз в совершенной панике. Теперь все приняло серьезный оборот. Она слишком долго так безнадежно верила в то, что все образуется. Она надеялась, что, может быть, из Америки придет письмо…
«Мне следует пойти к людям, — думала она. — Но я не решаюсь, я не умею разговаривать с ними, я больше не знаю, как себя с ними вести. Ах, мне хочется просто умереть!»
Но через час ей удалось взять себя в руки. Ползая на четвереньках, она собрала в корзинку, с которой ходила по ягоды, остатки своих вещей и с огромным трудом, превозмогая боль, перекинула корзинку через плечо. К животу своему она не осмеливалась даже прикасаться, ей казалось, что одежда врезается ей в тело, она едва могла дышать.
Наконец она вышла. Она передвигалась от дерева к дереву, едва волоча ноги, а то и ползком, останавливаясь на каждом шагу, чтобы передохнуть. Ей даже не приходила в голову мысль о том, чтобы оглянуться и бросить взгляд на Свельтен. Все ее усилия были направлены на то, чтобы не потерять сознание.
Она решила пойти к ближайшим соседям, жившим по ту сторону скал, что высились на востоке. Спускаться в деревню она не решалась, путь туда был очень долог.
Стояла поздняя осень или, точнее, преддверие зимы. Замерзшая земля, морозный воздух, ясное голубое небо. На фоне этой голубизны она видела то тут, то там красные ягоды рябины, с тоской думая о том, что это пища. Но она не могла дотянуться до этих ягод, она не могла даже выпрямиться.
Скалы. Она приблизилась к ним, если судить по пустому пространству впереди. В глазах у нее рябило от боли, обледеневшая растительность на скалах казалась ей сказочно сверкающей.
Нельзя ступать на скалы, когда в глазах туман! Скалы следует обойти! Но это такой долгий путь…
Ноги Марит отказывались идти, она могла передвигаться только ползком. Сказывалось хроническое недоедание. Она инстинктивно ощипывала кустики морошки и отправляла все в рот, выплевывая потом почерневшие от мороза, засохшие листья.
«Что я делаю? — растерянно думала она, выплевывая хрустящие на зубах веточки и кашляя. — Неужели моя болезнь зашла так далеко?»
Она заплакала. Рыдания вырывались из самых глубин ее измученного тела.
Боль, приносимая плачем, отняла у Марит последние силы. Она чувствовала, как сознание постепенно уходит от нее. Раскинув руки, она растянулась на земле и погрузилась в тяжелое забытье.
И ее последние мысли были такими неясными, что их вряд ли можно было назвать мыслями. Это было что-то вроде: «В этом мире нет для меня места. Никому я не нужна». И, уже смежая веки, она увидела, как над землей, совсем рядом, пронесся стриж и тут же взмыл вверх, к небу, с ликующими трелями. Сердце Марит переполнилось беспредельной скорбью. Но все это произошло так быстро и казалось ей настолько расплывчатым, что могло оказаться просто сновиденьем, не оставляющим после себя в памяти никакого следа.
Ее обнаружили двое детей.
Ясным морозным утром их послали собирать в лесу мох. Они зашли далеко и, когда день был уже в самом разгаре, увидели возле скал неподвижно лежащую женщину. Она вся была покрыта инеем и казалась мертвой.
Сначала дети испугались и хотели убежать, но старший из них проявил любопытство, и оба, подойдя к ней, увидели, что она медленно и тяжело дышит.
— Господи, Боже мой, что же нам делать? — прошептал младший, широко раскрыв глаза. Старший принялся тормошить Марит.
— Эй, просыпайся, а то замерзнешь! Но Марит не шевелилась. Дети переглянулись.
— Да, она не может оставаться здесь, — сказал старший. — А мы не можем унести ее. Надо позвать людей.
4 
