Но тут его мысли переключились на другое.
Едва он прикоснулся к воспаленной слепой кишке, как она лопнула между его пальцами и все ее содержимое вылилось в открытую рану.
— Черт возьми! — пробормотал он. — Сестра, скорее, надо все это вычистить, пока кишка не опорожнилась!
Они долго и лихорадочно возились с истощенным телом бедной Марит. «Господи, — все время повторял про себя Кристоффер. — Господи, Ты ведь помнишь, о чем я просил Тебя? Пусть эта молодая женщина получит право прожить свой земной срок счастливо. Не перекладывай все на мои плечи, помоги хоть немного, будь добр! Говорят, ни одна пташка не погибнет без твоего ведома. Нет, надо говорить не так: Ты видишь всякую смерть, хотя это и звучит не слишком утешительно. Или: „Ты знаешь о каждой смерти“. Нет, это тоже не годится. Пошевели же хоть пальцем, сделай что-нибудь! Сотвори маленькое чудо, это же Тебе ничего не стоит сделать!»
Взяв себя в руки, он попросил у Господа прощения за свои непочтительные слова. «Я слишком устал и раздражен, я сам не знаю, что говорю», — пробовал он оправдать себя.
Наконец, тщательно проверив, все ли на месте, он снова зашил тело бедной Марит. И в который уже раз спросил: «Она еще жива?» И в ответ ему снова кивали. И каждый раз этот кивок был озабоченным, неуверенным.
Операция была закончена. Предоставив все остальное медсестрам, он пошел мыться.
Господи, как он устал! И его ждала еще одна операция, возможно, более сложная, чем первая. Ему никогда не нравилось оперировать переломы ног, по ходу дела возникал ряд непредсказуемых факторов. Операция никогда не проходила без изъяна, в любом случае на ноге оставалась шишка или искривление, которое невозможно было потом выправить.
Когда он вышел в приемное отделение, навстречу ему тут же поднялись Лиза-Мерета и ее отец.
— Что-то слишком долго… — недовольно произнес советник.
— Были осложнения… — пробормотал Кристоффер, торопливо пожимая руку Лизе-Мерете.
— Осложнения? Это может стоить жизни моему сыну!
— Вряд ли. Мне только что сообщили о его состоянии. Оно удовлетворительно. Я только выпью чашечку кофе и…
— Кофе? Может быть, ты собираешься еще и поесть?
— Мне это необходимо, я не спал всю ночь. Стиснув зубы, советник сказал:
— Постарайся, чтобы у Бернта не было никаких осложнений. Иначе тебе придется искать себе работу в другом месте.
— Отец, не надо!
— Помолчи, Лиза-Мерета! Я не встречал еще более небрежного человека, чем этот Кристоффер!
Уйдя в комнату для посетителей, он так хлопнул дверью, что разбудил больных в палатах.
— Не обращай внимания на отца, — мягко сказала Лиза-Мерета. — Он просто вне себя из-за тревоги за Бернта.
— Я хорошо понимаю это, — ответил он, быстро улыбнувшись ей.
Отбросив прядь волос с его лба, она сказала:
— С твоей стороны было тоже очень глупо заниматься сначала тем человеком. Я имею в виду эту женщину с хутора.
— Лиза-Мерета, это на тебя не похоже! Ты всегда была такой понятливой. Эта женщина жила в аду целых двадцать лет. И она заслужила, чтобы с ней обращались как с полноценным человеком.
— И именно ты должен так относиться к ней? В ее мягком голосе снова послышался скрытый холод.
— Я и все те, кто спас ее, именно так и относились к ней. Двое детей нашли ее, сломленную и поверженную голодом и болезнью, возле скал.
— Захватывающая история, — сказала Лиза-Мерета, отходя от него на шаг. Но она тут же вернулась к нему. — Кристоффер, я так горжусь тобой! Все говорят, что я отхватила самого привлекательного в городе парня!
Ее слова озадачили его.
— Мне пора, дорогая, — сказал он. — Скажи своему отцу, что через несколько минут Бернт будет лежать на операционном столе!
Она бегло и заученно поцеловала его, и у него потеплело на сердце, когда он покинул ее.
Переломы ног у Бернта Густавсена оказались более сложными, чем предполагалось, и операция заняла много времени. Кристоффер был способным и ответственным хирургом, но звезд с неба не хватал. Самое главное, на него всегда можно было положиться.
Кристоффер с тревогой думал о том, что Бернт Густавсен слишком долго ожидал операции. Состояние его ран вызывало у него озабоченность. И если началось заражение, ничего поделать уже было нельзя. В их распоряжении был только йод.