122 
— Он поэт, и потом я ни у кого не видела таких стройных ног!
Мадам де Барраль не настаивала. Он прошел почти что публичное посвящение в Париже, где и узнал, что камергеры принцессы Боргезе имеют две обязанности: они или дежурят у комнаты принцессы или же остаются в опочивальне… Приглашенный на следующий день для представления его высочеству, Форбен застал в зале лишь двух-трех человек, окружавших Паолину; Паолину, тепло укутанную в широкую муслиновую тунику, которая ничуть не скрывала ее прелестей.
Немного потрясенному Форбену не дали достаточно времени опомниться. Гигантский негр в алых одеждах появился на пороге. Это Поль, любимый слуга Паолины, он отправляется в ванну… Тут же принцесса встала, грациозно сбросила легкий муслин, и предстала перед глазами растерянного камергера в платье нашей праматери Евы, а потом позволила Полю унести себя в ванну, которая находилась в соседней комнате. Через полчаса она вновь появилась, закутанная в муслин, легла на шезлонг и тут же заявила, что ей холодно, глядя на одну из дам, мадам Шамбодуан. Та тотчас же расстегнула корсаж, обнажила грудь и легла на ковер, подле принцессы, которая возложила свои красивые ступни на пышные груди придворной дамы, и с любезной улыбкой объяснила Форбену, что она приобрела эту приятную привычку на острове Сан-Доминго. Она добавила, что это восхитительно, чему ее гость вполне был склонен поверить.
Последовал сеанс педикюра, в течение которого молодому человеку открылся очень необычный вид… на ножки принцессы и который закончился беседой о том, что лето в этом году, оказывается, исключительно жаркое! За таким разговором камергеру последовало приглашение отужинать этим вечером на вилле.
Огюст Форбен был слишком хорошо воспитан, чтобы хвастаться тем, что произошло в тот вечер, однако когда мадам Барраль вошла в комнату своей госпожи, она без малейшего удивления обнаружила на ее кровати юного провансальца. Из этого она заключила, что камергер вступил в должность.
Это была страстная и пылкая любовь. Форбен скоро понял, что влюблен, и Паолина, верная своим привычкам, влюбилась в своего «прекрасного Августа». И так как она находила столько же удовольствия в выставлении напоказ своих любовников, как и в их соблазнении, эта любовь ни для кого не была секретом. Никаких широкополых шляп, пальто под цвет серых стен, никаких потайных дверей! Солнце, полдень, и побольше народа! Она бы занималась любовью в магазине и на площади, если бы это было разрешено для ее императорского высочества.
Тем не менее солнце Пломбера показалось ей бледноватым, ей нужен был Юг, чтобы обрести там недостающий пыл. И Форбен со всех ног помчался в Экс с целью подыскать убежище для нежной любви. И нашел Минард, который и снял у Жана-Батиста Рэ… как можно дешевле. «Теперь о ста тысячах франков говорят как о десяти, я же хотела бы по возможности уменьшить расходы на столько, на сколько позволяют приличия и здравый рассудок», — писала Паолина. Ибо она не любила тратить деньги ни на что, кроме платьев и украшений.
И вот принцесса на пять недель переезжает в Минард с Огюстом Форбеном. Место тем более ей приглянулось, что здесь у нее была прекрасная возможность посещать воды Греу. Но если Форбен вообразил, что сможет наконец в тишине предаваться любовным утехам, то его надежды были тщетны: принцесса давала балы, устраивала публичные празднества, праздники всякого рода, куда она созывала чуть не всю округу. Сладкое блаженство камергера было развеяно. Что уж говорить о любовном пыле!
Апогей наступил с приездом мужа: дорогой Камилло Боргезе, милый мальчик, великий рыцарь Всевышнего, о котором генерал Тибольд однажды сказал: «Принадлежать принцу Боргезе — значит никому не принадлежать».
Каков бы он ни был, но вот он здесь, и несчастный любовник счел нужным удалиться из милой спальни Паоли-ны в свою комнатку на самом верху.
Но после ужина, — устроенного, вопреки обыкновению, в шесть — Паолина, встав из-за стола, объявила, что чувствует себя утомленной, и взяла Форбена за руку, чтобы покинуть комнату вместе с ним. Камилло удивился. Как, она уже покидает их? Боже мой, да. Паолина чувствует себя разбитой и ей необходимо уснуть. Камилло, который по глупости своей надеялся на чашку кофе в милой компании, начал возражать: пусть она идет спать, если чувствует себя усталой, но пусть хоть оставит Форбена, зачем он ей нужен!
122 
