Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
68 
Вечерний ветер раздувал написанную красным вывеску:
"НЕОБЫЧНО РАЗРИСОВАННЫЙ ЧЕЛОВЕК!
РОСПИСИ У ЧЕЛОВЕКА В КАРТИНКАХ БОЛЕЕ ЗНАМЕНИТЫ, ЧЕМ КАРТИНЫ МИКЕЛЬАНДЖЕЛО!
СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ!
ПЛАТА ЗА ВХОД – ОДИН ШИЛЛИНГ!"
И наступил тот час. Субботним вечером собралась волнующаяся толпа, переминающаяся на горячих, нагретых солнцем древесных опилках.
– Через минуту, – ревел в мегафон хозяин, – в шатре, который находится позади меня, мы откроем Таинственный Портрет на груди у Разрисованного! В следующую субботу, в этот же час, и в этом же месте мы откроем Картину на спине Разрисованного! Приглашайте своих друзей!
Послышался нестройный барабанный бой.
Мистер Уильям Филиппус Фелпс вскочил и исчез; толпа хлынула в шатер, а оказавшись там, увидела, что он уже стоит на возвышении. Медные трубы оркестра заливались джазовой мелодией.
Он поискал взглядом жену и увидел ее, затерянную в людской массе. Она все-таки пришла посмотреть на чудище, как она его назвала.
Лицо ее выражало презрительное любопытство. Ведь, в конце концов, он был ее мужем. Но она ничего не знала о том, что он собирался показать.
Настроение его было приподнятым. То, что он стал центром этого шумного сборища, этой огромной многоголосой ярмарки – придало ему чувство теплоты и легкости.
Даже все остальные чудища, обычно выступавшие на арене – Скелет, Волшебник, Воздушный Шар – затерялись сейчас среди зрителей.
– Дамы и господа, наступает великий момент!
Вспыхнула огненными отблесками медь фанфар, возвещающих о начале важного события, наперебой застучали барабанные палочки по туго натянутой воловьей коже огромного барабана.
Мистер Уильям Филиппус Фелпс сбросил с себя накидку. Динозавры, тролли, полуженщины-полузмеи извивались и корчились на его коже в свете ламп.
– Ax! – выдохнула толпа и замерла. Затем раздался приглушенный шум голосов.
Еще никто никогда не видел настолько разрисованного человека!
Казалось, глаза животных горели яркими огнями, синими, красными, вращались, щурились и подмигивали. А розы на его пальцах будто источали нежный сладкий аромат. Динозавры поднимались на дыбы, и звук медной трубы в жарком душном шатре напоминал крик, испускаемый красной глоткой доисторического монстра.
Мистер Уильям Филиппус Фелпс представлял собой целый музей, возвращенный к жизни.
Рыба плавала в морях нежно голубого цвета. Под желтым солнцем сверкали брызги фонтана. Среди полей с колышущейся на ветру спелой пшеницей стояли старинные особняки. Движение мускулов и кожи поднимало ввысь ракету, и она взмывала в космос. Малейшее дыхание ставило всю Вселенную на грань хаоса.
Казалось, он весь был охвачен пламенем, и крошечные существа разбегались от огня, прячась от зноя, исходящего от испытываемой им гордости, когда он стоял вот так перед толпой, а она восхищенно его созерцала.
Хозяин приложил пальцы к липкому пластырю. Все ринулись вперед, молча, в ожидании чуда.
– Вы еще ничего не видите, – воскликнул хозяин.
Пластырь слетел с груди.
Наступила мертвая тишина, как будто ничего не произошло. И в следующее мгновение Разрисованный подумал, что потерпел фиаско.
Но толпа вдруг застонала.
Хозяин ярмарки отпрянул назад с остановившимся взглядом. Он не мог выговорить ни слова.
Где-то вдалеке заплакала женщина. Плач ее перешел в безудержное рыдание, и она никак не могла остановиться.
Медленно Разрисованный опустил голову и посмотрел на свою обнаженную грудь.
То, что он увидел, заставило розы на его руке поблекнуть и увянуть.
Казалось, все живое скорчилось, сморщилось, съежилось от ледяного холода, исходящего из его сердца, чтобы заморозить и погубить их. Он стоял, объятый дрожью.
Руки его стали медленно подниматься, чтобы прикоснуться к этой невероятной и страшной картине, которая жила, двигалась, менялась. Как будто он глазел в чужую комнату, подсматривая за жизнью ее обитателей, настолько интимной, настолько непостижимой, что и смотреть-то долго нельзя без того, чтобы не отвернуться.
На картинке были они – его жена, Лизабет, и он сам.
И он убивал ее.
На глазах тысячи людей в темном шатре посреди поросшей лесом земли он убивал свою собственную жену.
Его огромные, украшенные цветочным орнаментом руки лежали на ее горле, лицо ее темнело, а он душил и душил ее и никак не мог остановиться.
Все было натурально. Пока все присутствующие с раскрытыми ртами наблюдали за происходящим, она умерла, а он почувствовал себя плохо. Вот-вот рухнет со своего возвышения прямо на землю.
68 
