26 
Елена могла жить и без Стефана, — подумалось ей.
Также как сейчас вдали от Мередит и Бонни ей казалось, что у нее не хватает рук, так и без Стефана она чувствовала, что живет без своего сердца. Он был ее половинкой, равный ей и ее противоположность, ее возлюбленный и любовник в самом чистом смысле этого слова. Он был второй половинкой священных тайн жизни для нее. После встречи с ним вчера вечером, даже если она была сном, чего она даже не допускала, Елена скучала по нему настолько, что чувствовала пульсирующую боль внутри. Боль настолько сильную, что она даже не могла спокойно сидеть на месте.
Если бы она рискнула, она бы просто сошла с ума и начала просить Деймона ехать быстрее. Хотя боль убивала ее изнутри, Елена не была самоубийцей. Они остановились в каком-то безымянном городе, чтобы пообедать. У Елены не было аппетита, но Деймон крутился вокруг нее как заботливая наседка, что ее почему-то стало раздражать. К тому времени как они снова сели в машину, чтобы продолжить путь, напряжение в машине сгустилось до такой степени, что его можно было разрезать даже сложенной надвое салфеткой, не говоря уже о ноже, — подумала Елена.
И тут до нее дошло, что за напряжение это было. Деймона спасало одно — его гордость.
Он знал, что Елена все поняла. Она прекратила попытки дотронуться до него или даже заговорить с ним. И это было правильно. Но то, что он чувствовал сейчас, ему не нравилось. Вампиры выбирают девушек за их красивые бледные шейки, но эстетические чувства Деймона требовали, чтобы его доноры и во всем остальном соответствовали его понятиям о прекрасном. А притягательная человеческая аура Елены предлагала вампиру уникальную жизненную силу не только ее крови.
И сущность Деймона отзывалась на нее непроизвольно. Он не думал о девушке в этом смысле уже почти пятьсот лет. Вампиры не были на это способны. Но Деймон сейчас был способен — и даже очень. И чем ближе он находился к Елене, чем сильнее ее аура притягивала его, тем меньше он мог себя контролировать. Благодаря всем демонам в аду, его гордость была сильнее его плотских желаний. Деймон никогда никого ни о чем не просил в своей жизни. Он платил за кровь, которую брал у людей, своей особой монетой: удовольствиями, фантазиями и мечтами. Но Елене не нужны были фантазии, не нужны мечты. Ей не нужен был он. Она хотела Стефана.
И гордость Деймона никогда бы не позволила ему просить Елену о том, что желал один лишь он, как равно он никогда бы не смог взять это без ее согласия… оставалось надеяться.
***
Только несколько дней назад он был пустой оболочкой, его тело было куклой, которую за ниточки дергали близнецы-китцуны, которые заставили его причинять Елене боль так извращенно, что внутри его все сжималось от страха. Деймон не существовал тогда как личность, а его телом, играя, управлял Шиничи. И хотя он едва мог в это поверить, власть Шиничи над ним была настолько полной, что он повиновался каждой команде китцуна, он мучил Елену, он мог бы даже убить ее. И у него не было никаких оснований не верить этому или утверждать, что это не может быть правдой. Это было правдой. Это произошло. Шиничи был намного сильнее его, когда дело доходило до управления разумом, и у китцуна не было вампирских слабостей к красивым девушкам — и их шеям. К тому же он оказался садистом. Ему нравилась боль — боль других людей, и в этом все дело.
Деймон не мог отрицать того, что было в прошлом, не мог винить себя, почему он не «проснулся», не вышел из игры Шиничи и не прекратил муки Елены. В нем было нечему «просыпаться». И если какая-то маленькая часть его сознания все еще оплакивала причиненное ей зло, Деймон хорошенько постарался, чтобы засунуть эти мысли куда подальше. Ему некогда было тратить время на сожаления, он собирался контролировать события в будущем.
И этого больше не произойдет никогда — он не допустит этого, даже ценой своей жизни.
Деймон не мог понять только одного, почему Елена его не отталкивает. Она вела себя так, будто доверяла ему. Из всех людей на свете у нее было больше всего прав ненавидеть его, направить на него карающую десницу. Но она ни разу не напомнила ему об этом. Он ни разу не увидел злость в ее голубых, обрамленных золотом глазах. Она единственная, наверное, понимала, что тот, кто полностью подчинен власти малаха, как это было с Деймоном, не имеет выбора — вернее, не может его сделать, потому что не находится в этот момент в себе — и не осознает, что делает. Быть может, это происходит потому, что она достала из него то, что малах внедрил в него — пульсирующее, полупрозрачное тельце.
26 
