Последние отзывы

  119  

– Замолчи! Мне лучше не знать твоего меню! Желая скрасить мое одиночество, милые дамы пригласили меня на ужин.

– Я знаю. Мадемуазель Мари-Анжелин меня предупредила.

– И что же? Ты ждешь в гости приятеля?

– Надеюсь, господин Адальбер шутит? Мадемуазель Мари-Анжелин сказала мне, что они не будут всерьез вас ждать на улице Альфреда де Виньи. Во всяком случае, в этот вечер, потому что она уверена: господину Адальберу не захочется снова куда-то выходить, когда он окажется дома. К тому же госпожа маркиза и она сама пойдут в церковь Святого Августина на ночную службу и сядут за стол только после того, как получат святое причастие. Зато они будут счастливы видеть господина Адальбера у себя завтра в полдень и угостят его рождественским обедом.

Адальбер откинулся на спинку кресла и рассмеялся.

– Ну и Мари-Анжелин! Обо всем подумала! Но я хотя бы позвоню им сейчас и пожелаю счастливого Рождества! Хотя нет! Пожелание прозвучит как издевка. Пойду-ка переоденусь, а ты накрой стол на кухне, и мы с тобой вместе поужинаем, как бывало раньше, во времена героических свершений…

– Правда? Господин Адальбер хочет поужинать именно так? – переспросил Теобальд, зардевшись от удовольствия.

– Конечно, хочу! Почему бы нам не зажить, как в добрые старые времена? Из кухни доносятся такие соблазнительные запахи, что я чувствую: во мне проснулся волчий аппетит!

Таким образом, Адальбер вернулся домой без тоски и горечи, которых он так опасался. Как ни удивительно, сожаления его тоже не мучили. У него возникло странное ощущение: он, как и Хэлен Адлер, как будто вышел из комы. Начиная с вечера в Опере все вокруг него замерло, и живой осталась одна Лукреция. Она стала для него ослепительным откровением, наподобие того, что явилось на пути к Дамаску тому, кто не был еще апостолом Павлом. Адальбер видел только Лукрецию, ее одну, прекрасную и чарующую. Он оказался в плену, став беспомощным и глупым младенцем, каким был Самсон у Далилы, Геркулес у ног Омфалы, Одиссей у Цирцеи, Эней у Дидоны. Одиссей и Эней сумели избавиться от чар. История Адальбера оказалась менее романтичной: ему пришлось иметь дело с английской полицией. Поначалу он всячески возмущался, хотя здравый смысл, которого он не желал слушать, шептал, что суперинтендант Уоррен говорит хоть и горькую, но правду… И теперь, вернувшись к себе домой, он ощутил настоящее блаженство. Он и не подозревал, как дорог ему дом. Здесь он чувствовал себя защищенным и в глубине души надеялся, что устоит, если по какой-либо случайности вновь увидится с Лукрецией… Но можно ли быть всерьез уверенным в своем сердце?

В половине одиннадцатого зазвонили колокола, призывая верующих в церковь. Мари-Анжелин взглянула на часы, потом на госпожу де Соммьер, которая из своего обожаемого зимнего сада перешла в библиотеку, где приказала зажечь камин, несмотря на центральное отопление. Погода стояла отвратительная, шел дождь со снегом, и маркизе казалось, что ей никогда уже не согреться. Мари-Анжелин кашлянула.

– Мы уверены, что желаем ехать в церковь? Погода отвратительная. Может, праздничной мессы завтра днем будет для нас достаточно?

Старая дама неодобрительно взглянула на компаньонку.

– А сами вы поедете в церковь? И автомобиль у нас в порядке?

– Отвечаю одним «да» на оба вопроса. Но…

– Никаких «но»! Когда есть о чем просить Господа и чувствуешь себя такой грешной, не стоит ничего для себя выгадывать.

– Тогда нам пора выходить.

Двадцать минут спустя госпожа де Соммьер в собольей шубе и шапочке, опираясь на трость правой рукой, а левой держа под руку компаньонку, вошла, как королева, в церковь. Приход ее не остался незамеченным. В противоположность дю План-Крепэн, которая каждый день посещала храм, маркиза в церквь ходила редко, если не сказать в исключительных случаях. Она искренне веровала в Господа и, ощущая свои отношения со Всемогущим как очень личные, нуждалась в том, чтобы обстановка, в которой ее тайная тайных становилась явным, приходилась ей по душе. Ей не нравился пышный неоготический храм в их квартале и еще несколько церквей, которые она находила уродливыми пародиями, зато она хорошо себя чувствовала в соборе Парижской Богоматери, воздвигнутом вдохновенными и любящими руками, а не бездушными машинами. Еще она любила церковь Святого Жюльена-бедняка, самую маленькую, самую скромную и самую старинную, так не похожую на нелепый собор, рядом с которым эта церковь стояла. Ей бы хотелось пойти к Жюльену-бедняку и там послушать ночную мессу, но она решила все же отправиться в приходскую, чтобы не огорчать верную прихожанку Мари-Анжелин, которой было лестно появиться там рядом с ней. Маркиза совершила и еще один подвиг, который был для нее еще более трудным: она сходила во второй половине дня на исповедь. Хотя предпочла бы открыть свою душу какому-нибудь деревенскому кюре, а не этому незнакомцу, едва видимому впотьмах, от которого так сильно пахло духами.

  119