Последние отзывы

  24  

Бедного же Карла-Иммануила никто не привечал. Отец чувствовал к нему некое подобие отвращения, ругал себя за это и – недолюбливал сына все больше. Мать, разумеется, была благосклоннее к мальчику, однако ее сердце тоже принадлежало старшему сыну, и для младшего там почти не оставалось места.

Но в 1715 году случилось несчастье, изменившее судьбу Сардинии. Наследник престола пренебрег советами и предостережениями конюхов и решился сам объезжать нового жеребца.

– Принц едва успел вдеть вторую ногу в стремя, как проклятое животное поднялось на дыбы и сбросило его с себя, – дрожащим голосом рассказывал безутешному отцу берейтор. – Его Высочество грянулся оземь. Когда мы подбежали к нему, он… он уже не дышал.

При дворе в Турине шептались, что королевская чета не переживет принца дольше, чем на месяц. Анна-Мария слегла и никого не допускала в свои покои. Она почти перестала есть и, по уверениям фрейлин, выплакала все слезы. Во всяком случае, глаза ее с некоторых пор были сухими. Она велела задернуть все шторы и занавеси, чтобы не видеть яркого солнца и голубого итальянского неба, под которым она была прежде так счастлива. О том, как чувствует себя ее муж, королева узнавала случайно и окольными путями. Казалось, ее больше ничто не занимало и ничто не могло вывести из состояния самой черной меланхолии.

Король же, услышав о смерти принца, для начала пригрозил собственноручно заколоть шпагой всех лошадей во всех придворных конюшнях, а потом уединился в монастыре. Он с утра до вечера молился и спустя две недели объявил, что отправляется паломником в Святую землю. В этом не было бы ничего предосудительного, если бы Виктор-Амедей не прибавил, что ему невмочь уже быть королем.

– Да, Ваше Величество, – захлебываясь от волнения, говорила королеве одна из придворных дам, – Его Величество прямо так и изволил сказать: мне, мол, все опротивело, глаза бы мои ни на что тут не смотрели, уйду в Святую землю и сгину там бесследно.

Анна-Мария долго молчала, поджав губы, и размышляла. Наконец она решительно поднялась, велела впервые за много дней принести зеркало, внимательно оглядела себя, печально улыбнулась, заметив несколько новых седых прядок, и отправилась к супругу. Виктор-Амедей нимало не удивился ее приходу.

– Вот, дорогая, собираюсь в путь, – проговорил он и указал на дорожные сундуки. – Как много вещей влачит человек с собой по жизни, не правда ли? А зачем, казалось бы? Ведь нам с вами отлично известно, что на тот свет все уходят с пустыми руками.

Тут голос короля предательски дрогнул, и Анна-Мария прильнула к плечу мужа и прошептала:

– Вы никогда не поступали опрометчиво, друг мой. Так сделайте же над собой усилие и останьтесь в Турине. Подумайте о том, что случится без вас с нашей бедной страной. Я не пытаюсь утешить вас, потому что оба мы знаем, что это бесполезно, но я взываю к вашему благоразумию. Вспомните: у нас остался еще один сын, и мы обязаны без промедления начать делать из него престолонаследника.

– Вы, наверное, шутите? – отозвался король. – Наш младший не может править государством. Он же непроходимый тупица.

После смерти принца Виктора-Амедея ненависть отца к Карлу-Иммануилу только возросла. Понимая, что совершает тяжкий грех, государь все же шептал по ночам в своей спальне:

– Господи, отчего Ты не позарился на этого уродца? Зачем забрал на небо моего наследника? Я не в силах, не в силах смотреть на Карла-Иммануила без содрогания. Он отвратителен мне!

Ах, если бы королева знала, что сын платил отцу той же монетой и ненавидел его не менее страстно! Но бедная женщина даже не догадывалась о том, какие черные чувства бушевали в груди четырнадцатилетнего подростка, до глубины души обиженного на своего отца.

Природа не была благосклонна к Карлу-Иммануилу. Сутулый, почти горбатый, с глазами навыкате (он страдал не слишком ярко выраженной базедовой болезнью), принц привык находиться в тени старшего брата-красавца и смирился со своей отталкивающей внешностью. Никто никогда не напоминал ему о том, что он не обладает обаянием и привлекательностью. Никто – кроме отца-короля.

– Как же он похож на мопса! – сказал однажды Виктор-Амедей, внимательно разглядывая ребенка. – Такой же неуклюжий, неловкий, и глаза выпучены. К тому же себе на уме. Мопс и есть. Так я его впредь и стану называть.

Мальчик насупился и незаметно смахнул слезинку. Он очень обиделся на данное ему прозвище и решил попросить мать, чтобы та уговорила отца не насмехаться над ним. Но королева не захотела заступаться за сына, потому что не отнеслась к его обиде всерьез.

  24