Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
35 
Сидя за большим рабочим столом, король смотрел на вошедших молодых людей. По достоинству оценив безупречный реверанс Гортензии, он жестом пригласил ее сесть. Художник остался стоять. Минуту Луи-Филипп разглядывал молодую женщину, которой с трудом удалось сохранить самообладание под этим тяжелым взглядом.
– Вы говорили, мадам, – начал он наконец, – что ваша лучшая подруга, графиня Морозини, если я не ошибаюсь?..
– У Вашего Величества великолепная память. Я лишь напомню, что она урожденная княжна Фелисия Орсини.
– Это одно из старейших имен в Италии! Итак, вы говорили, что графиня Морозини была безвинно брошена в тюрьму. Но для того, чтобы туда попасть, так или иначе надо быть в чем-то обвиненной. Так за что же ее арестовали?
– Ее обвинили в терроризме, сир.
И поскольку Луи-Филипп вздрогнул, что не предвещало ничего хорошего, она поспешила добавить:
– Если Ваше Величество позволит, я расскажу, как было дело.
– Об этом я и собирался вас просить. Только, пожалуйста, излагайте яснее и по возможности короче.
Как можно более сжато, тщательно подбирая слова, Гортензия рассказала о злоключениях Фелисии и, не называя имен, намекнула, что та могла стать жертвой некоей темной махинации, а возможно, главной причиной драмы была месть.
– Я одного не могу понять: почему с ней упорно продолжают обращаться как с мужчиной и держат в Ля Форс под именем Орсини? – закончила она свою повесть.
– Я понимаю не больше вашего, мадам… Может, легче заставить бесследно исчезнуть человека, которого не существует. Но вы рассказали очень живо. Вы сами присутствовали в кафе Ламблен во время налета полиции?
– Я была в своем поместье в Оверни, сир, и даже не подозревала о том, что творится в Париже.
– Кто же рассказал вам с такой достоверностью о случившемся?
– Один друг, для которого закулисные дела полиции не составляют секрета. Его имя – Франсуа Видок.
Луи-Филипп неожиданно расхохотался.
– Вы знакомы с этим бывшим висельником? Глядя на вас, никогда бы не подумал!
– Это действительно так, я не только знакома с ним, но считаю его своим верным другом. Я верю его словам.
– И вы, вероятно, правы. В течение многих лет Видок был самым информированным человеком во Франции. Что-то подсказывает мне, что он таковым и остался. Впрочем, вы подали мне мысль. Возможно, в моих интересах будет оказать ему какую-нибудь услугу. Чем он сейчас занимается?
– Он открыл в Сен-Манде маленькую бумажную фабрику, но я не уверена, что дела у него идут блестяще.
– Ничего удивительного. Чтобы такой человек заинтересовался бумагой, надо, чтобы на ней было что-то написано, желательно что-нибудь важное. Однако вернемся к мадам Морозини. Во всей этой истории есть одно неясное обстоятельство. Что она делала, переодевшись мужчиной, в кафе Ламблен, этом пристанище отставников и бонапартистов… чтобы не сказать карбонариев? Ведь не силой же ее туда привели?
Гортензия переглянулась с Делакруа и прочла в его глазах тревогу. Может быть, он боялся, что она начнет сейчас сочинять какую-нибудь неправдоподобную историю. Но она решила рассказывать все как можно более правдиво.
– Она бонапартистка, сир, и не скрывает этого. Вот уже два года, как ее супруг Анджело Морозини был расстрелян австрийцами в Венеции. Ей пришлось спасаться бегством и укрыться во Франции. Правда, империя теперь превратилась в воспоминание, вызывающее у нее, как и у многих других, ностальгическую грусть.
– Которая и побудила ее участвовать в заговоре против моего кузена Карла Десятого?
Здесь Делакруа нашел нужным вмешаться:
– Она участвовала в заговоре против угнетения вообще, в любом его проявлении. В июльские дни хорошо сражались все: и карбонарии, и бонапартисты, и республиканцы. Сир, графиня Морозини тоже была на баррикаде. Ее даже ранили там, на бульваре Ган.
Луи-Филипп посмотрел на художника с насмешливым любопытством:
– Так вы тоже с ней знакомы, господин Делакруа? С каким жаром вы о ней говорите! Прямо героиня…
– Она и есть героиня, сир, и одна из самых смелых. Я действительно знаю ее и восхищаюсь ею. Осмелюсь добавить, что Ваше Величество тоже с ней знакомы.
– Я?!
– Да, сир! Я придал Свободе, которой король так восхищался, черты ее лица.
– Вы говорите о той Свободе, что на баррикаде?
– О ней самой, сир. Графиня Морозини согласилась позировать мне для этой картины. И я умоляю Ваше Величество положить своей властью конец несправедливости, учиненной скорее всего какой-нибудь темной личностью, которых еще полно в полиции. Некогда графиню Морозини не слишком жаловали при дворе Карла Десятого. Зато ее неизменно радушно принимали господин Талейран и герцогиня де Дино. Не будь они сейчас в Англии, они бы первыми вступились за нее.
35 
