Последние отзывы

  111  

За те сутки, что прошли после приезда к ним Альбана, у Шарлотты, разумеется, возник тот самый вопрос, ответ на который было так непросто ей дать. Мадемуазель Леони, не придумав ничего лучшего, отгородилась от него ложью: она сказала, что ничего не знает и что им все должен объяснить господин де ла Рейни. И вот господин де ла Рейни приехал. Мадемуазель Леони закрыла за гостем и хозяйкой дверь библиотеки и, чувствуя неприятную пустоту под ложечкой, стала ждать окончания разговора. Она прекрасно понимала, что Шарлотта во что бы то ни стало должна узнать правду, чтобы злые сплетни и пересуды, неизбежные в таких случаях на похоронах и после них, не застали ее врасплох.

Трудный разговор начала сама Шарлотта:

— Прежде всего я хочу поблагодарить вас за заботу обо мне. Мадемуазель де Куртиль де Шавиньоль сказала, что не знает, по какой причине господин де Сен-Форжа, известный своим кротким нравом, вызвал на дуэль офицера. И еще она сказала, что сообщить эту причину вы желаете мне сами. Я полагаю, она весьма... серьезна?

— Когда две человеческие жизни поставлены под угрозу смерти и вдобавок противники нарушают королевский указ, дело не может быть несерьезным. Тем более если исход оказался смертельным, как в нашем несчастливом случае... А человек со слишком длинным языком не пострадал, если только не считать свернутую нижнюю челюсть...

Шарлотта протянула руку и положила ее на руку гостя.

— Прошу вас, господин главный полицейский, не изощряйтесь в деликатностях, скажите мне прямо: по какой причине мой супруг подверг себя смертельной опасности и был убит?

— Я не в первый раз убеждаюсь в вашем мужестве, Шарлотта. Ваш муж дрался из-за вас, потому что в переполненном народом кабаре, где он ужинал с друзьями, он услышал разговор, который ему не понравился. Да что я говорю — не понравился? Он привел его в ярость.

— Речь шла о моем недостойном поведении?

— В каком-то смысле. Говорилось о том, что происходило во время вашего пребывания в павильоне господина де Лувуа. Несдержанный на язык Лэссак заявил, что принял к себе на службу одного из двух слуг, которых выгнала одновременно с вами мадам де Лувуа...

— Так это была мадам де Лувуа?

— Да. Мадам де Лувуа удивила всех, проявив такую решительность и страсть. Она глупа до крайности, если не сказать слабоумна, и до этого случая не обращала ни малейшего внимания на любовные похождения своего супруга. Из речей вышеупомянутого Лэссака следовало, что вы стали любовницей министра.

Шарлотту ранило слово «любовница», и она побледнела.

— Я? Любовница этого злобного чудовища? Неужели кто-то мог поверить такой гнусности? Слуга — его зовут, я полагаю, Роллен, — должен был бы знать, что происходило в действительности. И действительность эта была столь омерзительна, что я дорого бы заплатила, чтобы ее забыть!

— Вы никому не доверились?

— Только кузине Леони. Она пообещала мне хранить тайну, не менее постыдную, чем измышления болтливого хама.

— А мне, вашему верному другу на протяжении уже стольких лет, вы не могли бы ее доверить? — мягко осведомился де ла Рейни. — Мой судебный опыт подсказывает, что, только зная всю подноготную, можно помочь и защитить невинного человека. Прошу вас, расскажите мне все.

Не чувствуя в себе сил смотреть в лицо де ла Рейни, Шарлотта отошла к окну.

— В конце концов, почему бы и не рассказать? — прошептала она.

И чуть громче сказала:

— Господин де Лувуа насиловал меня три ночи подряд. На четвертую меня выбросили вон... Он привязывал меня к кровати, чтобы получить желаемое... Меня чем-то опаивали...

— Боже мой! — произнес де ла Рейни в ужасе. — Какая немыслимая жестокость! Всем известно, что он груб и безжалостен, но чтобы можно было дойти до такого!

— Он твердил, что любит меня... И, кстати, продолжает твердить об этом.

— Да! Вы же видели его при дворе. И как же он себя вел?

— С присущей ему непосредственностью. Сказал, что не мог противиться «безумной страсти», которую я ему внушаю, и не только не испытывает угрызений совести, но мечтает начать все сначала. И лучше бы с моим участием.

— Я подозревал что-то в этом духе, — помрачнев, глухо вымолвил де ла Рейни. — О нем уже ходили скверные слухи, но тут мы, к сожалению, бессильны. Он порочный человек и при этом незаурядный государственный ум. Он знает свою силу, и король тоже, он доверенное лицо у короля и владеет не одной государственной тайной^[36].

  111