Последние отзывы

  103  

Он резко опустил руки, открыв настолько залитое слезами лицо, что сердце Марианны сжалось.

— Это не случайность, — сказал он горестно. — Это все то же проклятие, о котором я говорил… только что. Я надеялся, о, я так надеялся, что вы избавите меня от него! Но увы, оно осталось. Оно по-прежнему гнетет меня. Оно будет преследовать меня всю жизнь, и из-за него мой род неумолимо угаснет…

Он встал и порывисто зашагал по комнате. Внезапно похолодев, Марианна увидела, как он схватил с бюро тяжелую бронзовую чернильницу и изо всех сил запустил ее в один из книжных шкафов, дверца которого вместе с осколками разбитого стекла упала на пол.

— Проклят! Я проклят! — простонал он. — Вы не представляете себе, что такое потерять возможность любить, то есть делать то, что называется любовью. Я уже забыл, давно забыл о ней, но недавно, прикоснувшись к вам, у меня появилось… ах… это неожиданное, неслыханное ощущение: я почувствовал, что моя плоть еще может волноваться, что я еще могу желать женщину, что жизнь моя, быть может, начнется сначала. Но нет! Это невозможно! С этого рокового дня все кончено… Навсегда!

Новый приступ рыданий потряс его, такой сильный, что Марианна испугалась. Казалось, несчастный дошел до предела отчаяния, и она, не зная, чем помочь, беспомощно озиралась. На небольшом столике у окна она заметила серебряное блюдо с графином, бокалами и бутылкой темной жидкости, видимо, вина. Она подбежала к столику и наполнила бокал водой. Но когда она хотела отнести его Ришелье, рухнувшему на диван, ей в голову пришла новая мысль. Порывшись в кармане платья, она достала маленький пакетик, содержащий сероватый порошок.

Собираясь на внушавший ей такой страх ужин, она захватила этот пакетик. Он содержал лекарство с опиумом, которое персидский врач Турхан-бея приготовил ей, когда она в конце беременности страдала от бессонницы. Оно быстро вызывало глубокий и приятный сон, и Марианна решила, что оно может быть полезным оружием, если Ришелье окажется слишком активным.

С горькой улыбкой она бросила в стакан щепотку порошка и налила немного вина, чтобы отбить вкус лекарства. Герцог проявил себя более чем активным, и тем не менее она забыла об этом оружии, которое недавно казалось ей таким необходимым. Ей просто некогда было о нем подумать, настолько неожиданно охватила ее неистовая и властная потребность любви. Теперь же благодетельный наркотик окажет милосердную услугу. Он принесет несчастному разрядку и забвение…

Нагнувшись к герцогу, она осторожно заставила его поднять голову.

— Выпейте его! Вы почувствуете себя лучше… Прошу вас, слушайтесь меня и пейте!

С покорностью ребенка он выпил все до последней капли, затем растянулся на подушках, где только что ласкал Марианну. В его покрасневших от слез глазах легко читалась благодарность, заставившая сжаться сердце Марианны.

— Вы так добры, — прошептал он. — Вы так ухаживаете за мной, словно я не оскандалился в ваших глазах самым последним образом.

— Прошу вас, не говорите об этом!

Она ласково улыбнулась ему, подкладывая под голову подушку. Затем, чтобы ему легче было дышать, она развязала высокий галстук и расстегнула прилипшую к загорелой груди рубашку. После чего пошла отдернуть занавеси и открыла окно, чтобы свежий ночной воздух рассеял духоту кабинета.

— Нет; — вздохнул он, — я хочу говорить! Надо, чтобы вы узнали… Вы имеете право узнать, почему внук маршала Ришелье, самого большого ловеласа прошлого века, не способен заниматься любовью… Слушайте: мне было шестнадцать лет в 1782 году… шестнадцать лет, когда меня женили на мадемуазель Рошшуар, которой тогда исполнилось двенадцать! Это был важный союз, имевший значение для обеих семей, и брак, подобно бракам королевским, заключили наши родители, не интересуясь нашим мнением. И я женился на моей невесте по доверенности. Ее считают слишком юной, заявили мне, для участия в бракосочетании, но из семейных соображений этот брак необходимо заключить.

— Прошу вас, — взмолилась Марианна, — не говорите мне ничего! Вы пробудите воспоминания, от которых вам станет плохо. И…

— Мне действительно плохо от них, — согласился он со скорбной улыбкой, — но что касается их пробуждения после стольких лет, то ведь они никогда не засыпали… И затем, я считаю, что мне станет легче, если я расскажу об этом кому-нибудь, особенно когда этот кто — то — женщина… единственная женщина, которую я смог бы полюбить… Так на чем я остановился?.. Ах да! Через три года, когда моя жена достигла пятнадцати лет, родители решили соединить нас, и, когда я увидел ту, что носила мое имя, я понял, почему родители так настаивали, чтобы брак заключили по доверенности: чтобы я не встретился со своей невестой… Даже если я проживу тысячу лет, у меня всегда будет стоять перед глазами зрелище, открывшееся мне с высоты парадной лестницы нашего особняка, по которой я сбегал через четыре ступеньки, торопясь увидеть «ее». Чудовище! Розали де Рошшуар, герцогиня де Ришелье, оказалась настоящим монстром! Карлица! Горбатая спереди и сзади. Обезьянье лицо с огромным носом. Настоящая пародия на человека, достойная показа на ярмарках. Можете ли вы представить, что существует подобное безобразие, вы, такая прекрасная? Я подумал, что я во власти кошмара.

  103