Последние отзывы

  19  

— Ну, положим, старший у меня в Питере, — ответил Степан Степанович и сделал задумчивую паузу. — Надо бы его сюда. В нем спасение. Я чувствую.

Слово, сказанное в темноте яранги, породило желание. Чем больше старший Потрошилов размышлял о будущем, тем тверже становилась убежденность в судьбоносности питерского отпрыска. Тем более что оформить собственность на землю можно было только с паспортом. В племени такой дряни не водилось. Прошла неделя, и решение созрело.

— Юлий, — позвал он младшего, одного из самых любимых сыновей, — пусть ко мне придут мои дети. Я буду говорить.

* * *

На Большой Поляне Совета они собрались вечером. Огромная потрошиловская семья расселась вокруг костра и, по обычаю, запустила по кругу Стакан Встречи. Тойон пригубил последним, убрал стакан в карман и негромко сказал:

— Дети мои, я не вечен.

Поляна загудела. Степан Степанович был для них больше чем вождь, больше чем отец и даже больше чем тотем. Как жить без его мудрости и тостов, никто не представлял.

Потрошилов откашлялся.

— Духи предков все чаще зовут меня к себе. Так говорит шаман. Я ему верю. Но после меня останется наша земля. — Он сделал паузу, обреченно выдохнул и осмотрел присутствующих. — И вы ее ПРОСРЕТЕ!!! Мои лопоухие и близорукие потомки!

Большой Семейный Совет застыл в глубоком молчании. В тишине явственно прорастало согласие. Степан Степанович выдержал паузу и припечатал:

— Нам нужен новый тойон! Им будет мой первый сын. Он живет в Петербурге. Его зовут Альберт.

В заднем ряду кто-то охнул и упал в обморок. Костер зашипел, пуская в толпу едкий вонючий дым. Женщины у ближней яранги с надеждой заулыбались.

— Аристотель! А как же Аристотель?! — вопросительный шепот покатился по рядам. Сам же старший сын вскочил на ноги и возмущенно достал из кармана носовой платок.

— Слушайте, дети, слово мое. Там, далеко, на Большой земле, есть паспорта…

— А-а-а…— понес по тундре лихой якутский ветер.

Десятки пар узковатых глаз, троекратно, а то и пятикратно увеличенные линзами очков, с надеждой всматривались в темную прорезь рта тойона-отца. Туда, откуда только что пришло странное слово.

— Аристотель — мой сын. Но знает об этом только его мать. Там, на Большой земле, матерям не верят. Там верят паспортам. Паспорт — твое сердце. Бумага — твоя Родина. Карандаш — твоя совесть, ну и так далее… Идет новое время. Пусть будет новый человек. Мой первый сын, по праву рождения, должен стать новым тойоном Белого Оленя. Я так сказал. — Потрошилов секунду помолчал и добавил: — У него наверняка есть паспорт.

Вот таким вышел Большой Совет.

* * *

Олень бежал красиво. Запрокинув назад голову, вытянувшись в струну и распластавшись над тундрой. Он был молод, силен и самонадеян. Двое сидящих на корточках у небольшой речушки это знали точно. Олень пробежал так близко, что брызги из его носа мутной пленкой покрыли толстые стекла их очков. Он тряхнул головой с нарождающимися рогами, всем своим видом демонстрируя независимость.

Раскосые глаза наблюдателей внезапно округлились до евростандарта, наливаясь кровью. Пальцы сидящих побелели и хищно сжались, потрескивая суставами. Неожиданно наперерез оленю метнулась стремительная тень. Раздался короткий вскрик, и топот копыт сбился с чеканного ритма. По тундре прокатился обиженный недоуменный рев. Олень отпрыгнул в сторону, мотая головой, но было уже поздно. Невысокий крепкий якут обернулся, торжествующе вскинув вверх руку. В его кулаке торчали отломанные панты.

Кроме этих двоих, на бегу вырвать оленю рога не мог никто. Они вообще отличались от остальных соплеменников повышенной отмороженностью. По удивительному совпадению, у обоих не хватало по мизинцу на левой руке, отпавшему после обморожения еще в детстве. Их звали просто — Сократ и Диоген. Серьезные люди — серьезные имена.

* * *

Посланец тойона пришел под вечер. Он долго добирался до одинокой яранги. Отмороженные братья любили тишину и философию. Соплеменники их понимали с трудом. Поэтому отморозки жили отдельно от всего племени. Гонец робко постучал по стене жилища философов и замер в ожидании. Полог приоткрылся, на простор тундры высунулась голова Сократа и глубокомысленно спросила:

— Ну?

— Папа зовет,-прошептал Юлий.

Из большой бочки, стоящей у входа, вылез Диоген со стаканом в руке.

— Опять проблемы? — Он надел очки и уставился ничего не выражающим взглядом в район переносицы вестника.

  19