Басенка про жеребенка с крылышками

Жила-была в табуне одна кобыла, паслась она на травке, и вот родилось у нее два жеребенка. У всех жеребята как жеребята, а у этой крылатые. В общем, типичная аллергия на ромашки и прочие ошибки юности.

Другие жеребята крылатых жеребят сильно обижали. То ли про «Гадкого утенка» начитались, то ли просто были треснутые на голову, но обижали. Один жеребенок терпел и, как мама, все ромашки нюхал. А как подрос, учиться летать стал. Поднимется на гору и работает крыльями час за часом, хочется от земли оторваться. Тяжело это, больно, но очень хочется.

А брат его крылья под попоной спрятал, кусаться научился, удар задним правым копытом поставил и стал своим в табуне. Только больше всего боялся попонку снять, чтоб кто под ней крылья не увидел. Только кто подойдет, он сразу задом поворачивается и копытом в морду. У лошадей-то память короткая: чего они неделю не увидят, того для них нет.

А через пару годиков как-то случайно за ветку спиной задел, упала попонка, он смотрит: а крылышек и нету. Усохли. Одни какие-то хвостики арбузные торчат. Ну а арбузный хвостик – ерунда, он где угодно вырасти может.

А у второго жеребенка, который летать не стеснялся, крылья выросли-таки. Большие, белые, сильные. Еще бы: с утра до ночи летал. Еще спасибо надо сказать, что ноги не атрофировались.

Как-то раз летит он так над полем, а тут по дороге через поле человек идет. Курчавый, под глазом фингал, босиком и штаны рваные. В общем, типичный импресарио.

– О, – говорит импресарио. – Дас из фантастиш! Пегас!

А жеребенок глупый и не знает, что это такое. Только на всякий случай вежливо ржет.

Приманил его импресарио яблочком и предлагает:

– Друг мой, у тебя, как у женщины с бородой, явный природный талант! Будешь в цирке выступать?

А конь хоть и не знает, что такое цирк, чему угодно уже рад, потому как новизны хочется.

– Ладно, – говорит, – человек, залезай! Полетели!

Забрался на него импресарио, и полетели они в самый главный город, в центральный цирк. А там, в цирке, давно уже кризис жанра был. Зрители не ходили, труппа разбрелась кто куда. Остались два жонглера, акробат, женщина-змея да спившийся клоун. Был еще фокусник, да только он больше по зрительским бумажникам работал. Напустит туману – цап! – и бумажник в астрале. С астрала и спрашивайте.

Обрадовались циркачи, обступили – это ж надо, крылатый конь!

Помыли его, сбрую нашли красивую от сдохшей зебры, которая тележку с собаками возила, афишку нарисовали – готово!

Пошли у них дела хорошо. Детишки Пегаса любят. Как только он взлетает в лучах прожектора – все в ладоши хлопают. В кассу очереди стоят.

Импресарио щетину на шее выбрил, зубы вставил, рваные штаны выбросил, золотые часы купил и стал весь из себя работник серого вещества. Вечером в ванне лежит, в потолок кольца дыма пускает и мучается философской мыслью: завянет цветочек на окошке, ежели его коньяком полить, али не завянет.

А конь летает и летает. День за днем, месяц за месяцем. Да только прошло время – стал крылатый мучаться. Во-первых, летать приходится по одному маршруту, да и вообще тесно ему в цирке. Только взлетишь – уже и прилетел. Опять же кругами летать – не фонтан.

А тут еще как-то орла увидел, и стало ему казаться, что орел-то вон получше его летает и повыше. Но оно и понятно: курица не птица, конь не самолет. И стало коню обидно. Говорит он импресарио: как хочешь, мол, человече, а я высоко летать буду. Хочешь, в цирке пусть потолок проломят, а нет – так всего хорошего.

– Нет, – говорит импресарио. – Ты не летай высоко!

– Почему! Я ж так воспарю! – говорит крылатый конь.

– Ну и воспаришь, а на фиг тебе это?

– Ну как же!

– А так! Стервятники вон как высоко летают, а всякую дохлятину лопают. А ты вон овес, яблочки. Кобылы твои фото в конюшнях прикалывают. Опять же – высоко полетишь, детям тебя с первых рядов не будет видно. Они в цирк ходить не станут. А родители ихние в цирк только ради детей прутся. В общем, если будешь чудить, я тебя на культуриста-трансвестита поменяю. У него таланта хоть и два всего, зато каких. Он рыболовные крючки вместе с леской заглатывает и плевком за двенадцать метров свечку гасит. Публика хоть и та еще ходит, зато стабильная. Цены можно на билеты повысить.

  35