– И?!
– И «ногами и дальше». – Саврянин скатал листок, засунул его в трубочку, прихлопнул ладонью пробку и решительно объявил: – Мы должны его доставить.
– Кому?!
– «Прекрасной, бесценной Исечке», – с содроганием процитировал Альк, вспоминая, как сестра с придыханием зачитывала ему творения пораженных любовной лихорадкой поклонников, навсегда отбив охоту к подобному сочинительству. А это был один из тяжелейших случаев. – Свету его души и колодцу его ведра.
– Там вроде про колодцы глаз было, – неуверенно возразила Рыска. – Бездонные.
– Смысл один и тот же.
– То есть это… обычное любовное письмо?! – сообразил Жар.
Альк в упор поглядел на вора и медленно сказал:
– Письмо, от которого зависит судьба двух тсарств, вряд ли можно назвать обычным.
– Каким боком она зависит-то? Ну влюбился наш тсаревич в какую-то саврянку… Ты ее хоть знаешь?
– И довольно неплохо. – Саврянин неожиданно усмехнулся. – Хотя мне ее высочество Исенара на «Исечку» вряд ли откликнется.
Глава 23
Крысы любят играть друг с другом, хотя дружеские потасовки нередко оканчиваются царапинами и проплешинами.
«Дрова» наконец занялись, и дым-туман сменился ровным солнечным жаром. Высохшая трава распрямилась, в ней зажурчали кузнечики, и загудели над цветами дикие пчелы. Ноги коров выжелтило пыльцой: всадники ехали по бездорожью, вдоль неизвестной речушки, почти сплошь заросшей тростниками. Гитара и котелок бренькали в лад.
– Но в саврянскую столицу… – нудел Жар. – Это ж далеко как!
Рыска молчала, хотя при мысли о стране, населенной одними Альками, ее прошибал холодный пот. Однако с ролью гонца девушка смирилась безропотно. Во-первых, цель наконец-то была правильной и по-сказочному героической, во-вторых, другой ей Хольга не предложила.
– Всего-то три-четыре дня от границы, если по прямой.
– А до границы сколько?
Альк козырьком приставил ладонь ко лбу, скользя взглядом по бликующей под солнцем воде. Речушка почти наверняка впадала в Рыбку, и саврянин как раз прикидывал, стоит ли держаться ее и дальше, не слишком ли петляет.
– Вряд ли больше. Может, уже завтра вечером к переправе подойдем.
– Так близко?! – вырвалось у Рыски.
– Вы договоритесь вначале, далеко или близко, а потом нойте.
– Я не ною, – поспешно возразила девушка. В детстве ей казалось, что Саврия находится на краю света, а то и за ним – какой свет такую дрянь вытерпит?! Впрочем, тогда для Рыски и Макополь чем-то сказочным был. А выяснилось – обычный грязный городишко, по сравнению с Зайцеградом чуть ли не веска. – Просто запуталась, где мы.
– Мы от границы далеко и не отходили, двигались вдоль нее, немного забирая к югу, – смягчился Альк. – От Мириных Шахт до Рыбки всего десяток вешек было. А отсюда с полсотни, не больше.
Рыска вспомнила, как вместе с мальчишками улюлюкала и выкрикивала дразнилки вслед проезжавшим через Приболотье белокосым, и в животе скрутился новый клубок страха.
– Нас в Саврии тоже камнями зашвыривать будут, да? – обреченно спросил она у Алька.
– Поменьше рот разевай, никто и не догадается, что ты ринтарка, – отмахнулся тот.
– А Жар?
– Мольцов, как и путников, в любой стране уважают. А если вдобавок блаженным прикинется, вообще прекрасно будет.
– Двое блаженных на компанию многовато будет, – не остался в долгу вор.
– Ничего, я как-нибудь попытаюсь вас уравновесить.
– Благослови тебя Хольга, убогий, – смиренно ответил Жар, осеняя его знаком Богини.
«Святость» оказалась куда лучшим оружием против ядовитого языка белокосого, чем попытки перещеголять его в острословии.
– Кончай ты эту несчастную Хольгу поминать! – не выдержал Альк. – Нашел корову отпущения.
– Да оно прилипчивое, как не знаю что, – со смешком признался вор. – Как целый день наблеешься: «Храни тебя Хольга, во имя Хольги, Хольга с тобой…», так потом само с языка слетает.
– Ты уже не в молельне, отвыкай.
– А образ?! – шуточно возмутился Жар. – Мне же и в Саврии мольца изображать придется!
– Изображай глухонемого мольца.
– Ы-ы-ы ы-ы ы-ы, – торжественно, легко переводимо возвестил вор, повторяя знак.
Альк махнул на него рукой, впервые на Рыскиной памяти оставив последнее слово не за собой. То ли настроение у него было благодушное, то ли у сплоченных общими невзгодами приятелей имелись привилегии по сравнению с нанятыми за сто златов попутчиками.