Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
17 
Нужно добавить, что сам я с представителями заводского общества общался нечасто. Выглядело это так: некто (рабочий или инженер, водитель или уборщик) просовывал голову внутрь, успевал произнести несколько приветственных слов и выскакивал наружу, быстро захлопнув за собой дверь. Я не спеша покидал помещение и позволял угостить себя сигареткой, пивом или хорошей травкой. Темой разговора, как правило, становились мази и притирания от комаров — меня считали докой, и я старался не разочаровать собеседника, изобретая рецепты и самые фантастические методы борьбы с кровососущими. К моей чести нужно уточнить, что на вопросы о достоинствах и недостатках того или иного патентованного средства, я предпочитал отвечать как можно более уклончиво, и никогда не хвалил одну фирму в ущерб другой.
Директор завода мне показался на первый взгляд человеком симпатичным и умным настолько, чтобы поделиться с ним своим открытием. И я сделал это. Я сказал взрослому человеку, отцу детей и руководителю производства: "Комары не кусают меня потому, что я с ними договорился."
Это было ошибкой.
Два месяца подряд он пытался вытянуть из меня ответ, который его бы вполне устроил: следил из окна кабинета, выжидая когда же, наконец, я стану мазаться своей чудо-мазью, врывался без предупреждения в будку, садился напротив и пытался высидеть десять-пятнадцать минут, после чего его физиономия в течении нескольких дней напоминала пареную репу. Кончилось тем, что он меня уволил. Поскольку я не держался за место (скорее напротив), увольнение меня нисколько не огорчило, я даже зашёл к нему в кабинет и пожал протянутую на прощанье руку.
— Ну что ж, — сказал он, — надеюсь, тебе попадётся место, где ты сумеешь в полной мере проявить свои таланты.
Наверное, он имел в виду террариум. Хотя, возможно, он совершенно искренне хотел пожелать мне удачи.
Комаров в таком количестве с тех пор я не видел нигде и никогда.
Как я ждал Годо
Однажды по делам оказался в Яффо. Условился с клиентом о встрече, и, дожидаясь его на перекрёстке Иерусалимского бульвара и одного из горбатых яффских заулков, привалился спиной к неказистой железной двери, которая внезапно отворилась внутрь. От неожиданности я покачнулся и с трудом сохранил равновесие. Выглянул бандитского вида бородатый мужчина, покосился недобро и с сильным арабским акцентом гаркнул:
— Ты чего тут делаешь?
— Жду, — честно ответил я.
— Кого?
И тут чёрт меня дёрнул сказать:
— Годо.
— А… понятно, — сказал араб и, удовлетворённый ответом, собрался было закрыть дверь, но вдруг помедлил и, будто припоминая что-то, сказал:
— Знаешь, сегодня ты его не жди, не дождёшься…
— Это почему?
— В отъезде он. Уехал.
— Куда?
— В Иорданию.
У меня челюсть отвисла.
— В Иорданию?
— Ага, — ответил араб, и совершенно прозрачными невинными глазами на меня поглядел: за что купил, мол…
— И что же он там делает, в Иордании?
— А я почём знаю? Он мне не докладывает. Ну всё, бывай. — и дверь потихоньку прикрывает.
— Постой, — говорю, — не может он быть в Иордании, я с ним час назад по телефону говорил.
— А… — сказал араб, — ну тогда жди.
И был таков, подлец.
С тех пор всё вспоминаю этот разговор и думаю: может, и вправду — уехал?..
А мы и не знали…
Александр Шуйский
Сказки первого часа ночи
буковки
Ношу и ношу недоумение в голове: как это люди не боятся ложиться спать? Ведь как в гроб — на спину, руки неживые и холодные, подбородок запрокинут, свет погашен, соседская музыка из-за стены как хор далекий и невнятный — кто их знает, пень иль волк. Умирать боятся — спроси любого, эй, ты, молодой-здоровый-сильный-старый-больной-убогий, боишься умирать? — скажет ведь, конечно, боюсь, кто не боится смерти, смерти боятся все, боятся больше, чем Бога, ведь о нем никогда ничего не знаешь наверняка, а смерть — вот она, вокруг и повсюду: в раздавленных голубях, в сбитых машинами кошках, в бомжах, подохших в луже собственной мочи, темной на асфальте, все это каждый день и помногу, стоит только из дому выйти.
17 
