Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
39 
Король видел предметы во влажном тумане. И сейчас через влажный туман он разглядел тонкую фигурку, прятавшуюся за юбкой старой няньки.
— Выйди к отцу, — заплакала нянька. — Государь, благословите. Наследника.
И король, умирая счастливым, погладил мальчика дрожащей ладонью по жестким волосам.
Мальчик не вернулся к цыганам. Он созвал их во дворец, и жили все долго, весело и пьяно. Короля захоронили в кирпичную стену. Через сорок лет цыгане распродали последние безделушки, нагрузили телеги и двинулись прочь из разрушенного гуляньями замка. Кирпичная стена, переполненная королями, королевами, принцами и принцессами, стыдливо молчала. У ее основания, в зарослях кустарника, рыли норы барсуки.
ТАТЬЯНА ЗАМИРОВСКАЯ
КОШМАР
Дэвид Боуи. Оставайся тут.
Светлана Боуи. Нет, я не могу. Прости. Скоро уже автобус последний. Мне надо одеться, подвинься, ну.
Дэвид Боуи. Останься. Пожалуйста.
Светлана Боуи. Нет, мне пора идти. Я уже в семь утра за прилавком как штык должна стоять, если опоздаю — убьют.
Дэвид Боуи. Послушай, не надо морочить мне голову. Я позвоню им утром, скажу: Светлана не сможет прийти, она заболела, я ее муж — с вами, в смысле, говорю, ее муж, а она сама в больнице лежит и говорить даже не может после операции.
Светлана Боуи. Погоди, какая больница?
Дэвид Боуи. Ну а что, десятая клиническая.
Светлана Боуи (испуганно). Какая больница, ты о чем?
Дэвид Боуи. Ты лежишь в больнице.
Светлана Боуи. Какая, к чертовой матери, больница?
Дэвид Боуи. Десятая клиническая больница. Ты лежишь в больнице. Тебя вчера оперировали, тебе не надо на работу пока что. Да тебя, наверное, и уволили уже: ты же еще долго стоять не сможешь, а там надо стоять за прилавком, сама вот только что призналась, а раньше, черт, про какие-то офисы говорила, какие-то кабинеты, мягкие кресла, какая чушь, зачем надо было меня обманывать, я бы все понял, а ты как всегда терпела до последнего, и зачем.
Светлана Боуи. Стоп. Стоп. Ты о чем? Я не понимаю. Дэвид. Объясни мне, что происходит.
Саша Боуи. Стоп. Стоп. Ты о чем? Какой Дэвид? Я не Дэвид. Я твой муж.
Светлана Боуи. Мой муж — Дэвид Боуи.
Саша Голицын. О господи.
Светлана Боуи. Что, нет?
Саша Голицын. Нет. (Меланхолично и монотонно.) Твой муж — Голицын. Го-ли-цын.
Светлана Голицына. То есть я — Светлана Голицына?
Саша Голицын (уже почти в слезах). Какая, блядь, Светлана. Катя. Ка-тя. Катя, Катерина. Екатерина. Е-ка-те-ри-на. Больной человек Екатерина лежит в больнице для больных людей и болеет болезнью, а мне, здоровому человеку Александру Голицыну, надо бороться со всеми демонами, к этому причастными, потому что больше некому бороться, потому что ты уже не борешься.
Катя Голицына (в ужасе). Саша. Я даже не знаю что сказать. Ты можешь мне паспорт принести, карту какую-нибудь больничную? Ну, что-нибудь такое, где написано, там, фамилия, имя, прописка какая-то. Мне надо это осмыслить, я пока не знаю даже что сказать. Не знаю даже.
Саша Голицын. Сейчас я в регистратуру спущусь, подожди.
Выходит, закрывает за собой дверь, — одно время в коридоре слышны его удаляющиеся шаги, потом все затихает.
Светлана Боуи (облегченно вздыхает). Слава богу, наконец-то закончился этот кошмар.
ДАРЬЯ БУЛАТНИКОВА
СЕМЬ ПОРТРЕТОВ МЕРТВОЙ ЖЕНЩИНЫ
Двое сидели на открытой веранде маленького приморского кафе. Утренний бриз игриво теребил темные кудри одного из них, схваченные на лбу черным, с руническим рисунком хайрешником и свободно падающие на остро сутулящиеся плечи. Второй был почти лыс, только жидкие пряди сосульками свисали за ушами. Оба были в потрепанных шортах и изрядно выгоревших майках. На столике перед ними стояли пластиковые чашечки с кофе и бутылка пива, к которой то и дело припадал лысый. Кудрявый в такие моменты брезгливо косился на него.
— Халява, она халява и есть, — тоскливо бормотал лысый, пиная облезлый этюдник. Длинноволосый зло сверкнул глазами и отодвинул этюдник подальше. Металлические винты визгливо заскрежетали по керамической плитке пола.
39 
