Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
44 
– Лиза, Лиза, ты где?
– Я здесь, папочка, – слабо пробормотала она.
– Что ты здесь делаешь? Почему еще не в кровати? Что с тобой? – Ворох вопросов, который вызвал еще большее головокружение. Лиза помотала головой и, кивнув себе под ноги, сказала:
– Я забыла тут свою косметичку.
Незаметно от отца она сунула в розовую сумочку часы. На память – об отце и Инге, которых ей будет очень не хватать в Петербурге.
– Пойдем в кровать! Как ты себя чувствуешь? Может, вызвать доктора?
Лиза отрицательно покачала головой. Но отца послушала и дала увести себя в детскую.
* * *
«Ты не бог», – повторила она себе в который раз. Она не бог. Но слезы текли из глаз и текли, несмотря на эту повторяемую в тысячный, миллионный раз мантру. Не уберегла, не спасла, допустила, потеряла – набор слов, чудовищный смысл которых был тяжелее могильной плиты, навсегда скрывшей хрупкое тело маленькой талантливой девочки Лёки. На памятнике стояли даты, разница между которыми не достигла и двадцати шести лет, и значилось полное имя – чужое, непривычное, казавшееся громоздким из-за того, что Инга привыкла к короткому псевдониму. И оттого, что на памятнике указали не псевдоним, а имя и фамилию, создавалась иллюзия, что под этой плитой лежит не знакомая до всех интимных уголков Лёка, а какая-то другая, чужая девушка. Только с фотографии улыбалось личико Лёки.
На похороны Инга ездила одна, хоть брат с невесткой и вызвались ее сопроводить. Но нет, Инге хотелось попрощаться с подругой в одиночестве, без компании своих родственников. Как прошла церемония – она и не поняла. Не запомнила, не увидела. Стояла в сторонке и как заклятие повторяла слова с чудовищным смыслом: не уберегла, не спасла, допустила, потеряла.
Кто и почему убил Лёку, сейчас ей уже не было так важно, какой бы кощунственно равнодушной ни казалась эта мысль. «Ты не бог», – так гасила она свою жажду мщения. Не бог, не бог.
Остаток дня она провела дома, в темноте, не зажигая света, приспустив шторы. Лежала на диване и, впиваясь зубами в костяшки пальцев, глухо выла. Уснула она там же, на диване, закусив большой палец правой руки – словно младенец, у которого отобрали пустышку.
Когда она, проспав энное количество часов, открыла глаза, то не сразу поняла, какое сейчас время суток, из-за приспущенных штор. Жажда мщения за эти часы превратилась в огненный шар, который калил изнутри, толкал к безумию.
Инга бросилась в кабинет и, вытащив колоду карт, достала одну наугад. Найдут ли убийцу? Ответ можно трактовать как положительный. Покарают его? Ответ тот же.
– Убедилась? – сказала она себе и повторила вчерашнюю мантру: – Ты не бог.
До следующей ночи она слонялась по квартире со все так же опущенными шторами – неприбранная, неумытая, голодная, пассивная. Но уже не плакала – и это было первым достижением.
Вечером она включила телевизор, надеясь отвлечься от страшных мыслей, которые к ночи проснулись и, будто волки при виде жертвы, уже пощелкивали хищно зубами. Черта с два!
Но Инга сразу же наткнулась на передачу, которая вновь зацепила ее эмоции с жестокой беспощадностью. С экрана вещал молодой человек, который показался Инге знакомым. Но только после того, как ведущий назвал его имя – Степан, она вспомнила, что этот парень – бывший гитарист из Лёкиной группы, с которым она однажды, не так давно, встретилась в кафе. Гитарист скорбно вещал о великой утрате, постигшей их группу. И обнадеживал поклонников тем, что группа и дальше будет существовать – несмотря на то, что осталась вначале без директора, а потом – без солистки.
– Мы находимся в стадии переговоров… Будет подписан новый контракт… – долетали, не цепляя сознания, фразы из разговора. И Инга морщилась: не успели Лёку похоронить, а они, ее музыканты, уже о выгоде думают. Наверняка сыграют на гибели солистки и запустят дополнительный тираж дисков – ведь всем известно, что лучшего пиара, чем трагедия, пока еще не придумали.
– …Новый диск откроет песня, посвященная ее памяти…
Уже и песню новую успели сочинить! Инга вскочила с дивана с тем, чтобы выключить телевизор. Но остановилась, потому что услышанное шло вразрез с ее домыслами.
– …Она была первой вокалисткой. И тоже трагически погибла.
Позвольте? Какая еще первая вокалистка, вторая? Лёка была единственной!
– Диск будет носить ее имя – Анастасия…
Инга выключила телевизор и нервно зашагала по комнате. Ее распирало от негодования. Кощунственно, кощунственно! При чем здесь какая-то Анастасия?
44 
