22 
— Да, — согласился Кантемиров, — в этом действительно что-то есть, но, увы, не для меня. Разнообразие — единственное, что еще удерживает меня в этом мире. А что удерживает вас?
Иванов задумался. Он явно не ожидал такого вопроса. Прошло долгих десять минут. Кантемиров, закрыв глаза, молча стоял, опираясь о стену. На его тонких губах блуждала отрешенная улыбка, будто бы он уже и не ждал ответа. Иванов чесал бороду и беззвучно шевелил губами, подыскивая слова.
— Я думаю, — наконец произнес он, — кто-то специально приходит ко мне из мглы и тумана, чтобы удерживать в этом мире.
— Из мглы и тумана? — оживился Кантемиров.
— Да. Как вы, должно быть, знаете, за каждым из нас с самого рождения следуют мгла и туман. Обычно это никак не отражается на жизни человека. Мгла и туман существуют просто для того, чтобы было куда потом умирать. Но в моем случае не все обстоит так просто…, - Иванов замолчал, собираясь с мыслями.
Кантемиров его не торопил. Он, как никто другой, понимал, что выражение некоторых смыслов требует предельной грамматической собранности и семиотического внимания.
— Из мглы и тумана ко мне приходят куклы. Розовощекие пластмассовые пупсы с голубыми глазами. Они разговаривают со мной игрушечными голосами, но я их не понимаю. То, что во мне должно понимать, пока еще спит. Я не вижу связей, не разумею отношений и, по сути дела, могу работать только телом, — Иванов вздохнул. — А как обстоят дела с пониманием у вас?
— О, я всё понимаю ясно и отчетливо, — сказал Кантемиров. — Как только я слышу какой-нибудь звук или вижу какой-нибудь цвет, я тут же понимаю это. Пролетит ли птичка, пробежит ли собачка, просвистит ли в степи пуля, я тут же все понимаю. Должно быть, я унаследовал это свойство от дедушки. То, что раньше понимало в дедушке, теперь понимает во мне. Вот и все.
— Вы даже представить себе не можете, как вам повезло! — воскликнул Иванов. — Вот бы и мне научиться немного понимать…. Как вы думаете, это возможно?
— Мы можем многому научиться друг у друга, — ответил Кантемиров. — Вот вы, например, умеете бродить, а я абсолютно не владею этим искусством. Я умею только жить в каком-то одном направлении, а иногда хочется просто побродить где-нибудь в горах или в степи. Особенно в степи…. Бродить и понимать — представляете, какое это счастье! Мы могли бы бродить и понимать вместе.
Какое-то время они молча стояли, мечтательно глядя друг на друга, а потом Кантемиров словно бы очнулся и сказал:
— Давайте же продолжим нашу экскурсию. Я еще многое должен вам показать.
Плечом к плечу они пошли дальше по длинному постепенно сужающемуся коридору.
— Все, дальше нам уже не пройти, — сказал наконец Кантемиров. — Здесь коридор кончается, и начинается нора. Нам лучше где-нибудь спуститься и осмотреть подвал.
По винтовой лестнице они спустились вниз. Здесь Кантемиров показал Иванову несколько комнат, в которых располагался небольшой литейный цех.
— Все приходится лить самому, — вздохнул Кантемиров. — Теперь с металлами работать уже не умеют. Монеты и те за несколько недель от ношения в карманах совершенно стираются.
В других комнатах подвального помещения находились оранжерея для выращивания грибов и папоротников, большая площадка для раскатывания теста, мастерская для изготовления ключей и небольшая пекарня.
— Как же вы со всем этим хозяйством справляетесь? — удивился Иванов.
— Пространство здесь искривлено таким образом, что всё само собой получается и работает. Моего участия не требуется вовсе. Это еще одно дедушкино изобретение. Однажды дедушка понял, что все предметы, а также наши с вами чувства представляют собой всего лишь особым образом деформированное пространство. Построить машину, которая бы в нужное время деформировала бы нужный участок пространства, было делом техники. Сама машина находится наверху, в гостиной, куда мы теперь и направляемся, чтобы выпить чаю, — сказал Кантемиров.
По все той же винтовой лестнице они поднялись наверх и оказались в просторной гостиной. На столе покрытой белой в красный горошек скатертью уже стоял чайник, две чашки и вазочка с яблочным вареньем.
— Наливайте себе чаю и кушайте варенье, — сказал Кантемиров.
Иванов так и сделал. Пока он пил чай, Кантемиров рассматривал свои руки и тяжело вздыхал, словно хотел что-то сказать, но никак не решался.
— Дорогой Иванов, — произнес наконец Кантемиров, — дело в том, что этот дом достался мне от дедушки, и в нем есть одна комната, куда я никогда не осмеливался заходить. Стоит мне только приблизиться к дверям этой комнаты, как меня охватывает необъяснимый ужас. Вот я и подумал, что теперь, когда мы вместе, можно было бы попытаться проникнуть в эту комнату.
22 
