очень нудно 
122 
Машины миновали охрану, проехали около пятисот метров по хорошо прослеживаемой камерами наружного наблюдения, прекрасно асфальтированной дороге и вскоре встали у огромного многокорпусного особняка.
– Выходите, – пригласил отца Василия подполковник.
Священник вышел, огляделся и пришел к выводу, что губернатор живет хорошо.
А потом было ожидание в спецкомнатке, тоже с камерой, затем долгий поход по невероятно длинному коридору, а потом снова ожидание, правда, на этот раз совсем короткое, а потом он вошел в дачный кабинет губернатора и понял, что расслаблялся рановато.
– Садитесь, батюшка, – мрачно предложил Иван Семенович и сразу перешел в наступление.
Губернатор высказал ему все: и реальные претензии, и надуманные, затем начал вытаскивать какие-то старые, давно отошедшие в область мифологии истории, припомнил все, чем, по его мнению, священник ему обязан, и чем больше говорил, тем сильнее распалялся.
– Это, по-вашему, называется христианское смирение?! – орал губернатор, брызгая слюной. – Это называется борьба за интересы народа?!
Священник ничего не опровергал и не доказывал. Он просто слушал. И постепенно Иван Семенович как-то выдохся, стал покрикивать все реже, а потом и вовсе рухнул в кресло.
– Что тебе надо, поп? – мрачно спросил он.
– Ничего, – смиренно ответствовал священник.
– То есть? – рассвирепел губернатор. – Как это ничего?! А как это все понимать?!
– Все, что я хотел написать, я написал.
Губернатор схватил со стола помятое письмо, начал выискивать в нем какие-то уличающие священника фразы, но ничего не нашел и швырнул письмо в стол.
– Ладно, – устало махнул он рукой. – Где копии кассеты?
– Мне это неизвестно.
– То есть как? – оторопел губернатор. – А куда ты их дел?
– У меня их и не было.
Иван Семенович смотрел на отца Василия так, словно хотел сказать: «Ну что ты мне голову морочишь, козлина?!»
– Ты хочешь сказать, что не делал копий? – с ядовито-угрожающей ухмылкой поинтересовался он.
– А зачем?
Настала очередь удивиться губернатору.
– Как это зачем? Ну… это… – выговорить «для шантажа за бабки» ему было сложно. – Ну… чтобы манипулировать исполнительной властью.
– Ваша власть от мира, и меня она нимало не интересует, – совершенно искренне сказал отец Василий и не выдержал, добавил: – Вы уж сами, пожалуйста, в своем г… ковыряйтесь.
– А зачем ты тогда мне эту кассету прислал? – так же искренне удивился губернатор.
– А куда надо было ее послать? – встречно поинтересовался священник.
Иван Семенович поперхнулся.
– Просто пострадали невинные люди, и было бы правильным с вашей стороны исправить положение дел, – мягко посоветовал отец Василий. – И, я не скрываю своего мнения, вам надо всерьез рассмотреть возможность отставки.
Губернатор как-то дико посмотрел на своего необычного посетителя и вдруг захохотал. Он смеялся долго и совершенно истерично, пока не стал хвататься за сердце и оседать. А потом внезапно смолк и проронил:
– Ты с моим зятьком, случаем, не знаешься? А то он тоже заладил в последнее время: «Переводитесь, папа, в Москву, здесь делать нечего; никаких перспектив для семейного бизнеса…» Да какой там, на хрен, бизнес?! У меня на Волге половина жизни прошла! Это судьба моя! Кто я в этой Москве?
Священник пожал плечами. Некоторое время они молчали, разглядывая один другого, но Иван Семенович сдался первым.
– Ладно! – устало махнул он рукой. – Если ты меня обманул и просто подставить хочешь, я это все равно узнаю. Раньше, чем ты скажешь «ой». А теперь иди.
– Я ничего не услышал насчет Мальцева, Пасюка и Якубова, – и не подумал вставать с места отец Василий.
Губернатор непонимающе вытаращился, а потом хмыкнул:
– А-а… эти… Ладно, я скажу, чтобы все замяли.
– И еще… самое важное… – тихо произнес и медленно поднялся со стула отец Василий.
Губернатор перестал дышать, побледнел и тоже медленно, как при замедленной съемке, привстал.
– Вы бы, Иван Семенович, в церковь сходили… Пора о душе подумать, давно пора…
* * *
Молодых обвенчал он лично. Катерину, судя по ее бледненькому виду, уже подташнивало, но в целом все прошло вполне благопристойно. А потом отец Василий сел рядом с сияющим майором Пасюком в одну из предоставленных стороной невесты роскошных машин, и вскоре свадебная колонна двинулась через весь город по совершенно чистой, заблаговременно освобожденной ментами от постороннего транспорта улице.
– Но Санька-то каков молодец! – все восхищался и восхищался до срока принявший Макарыч. – Оф-фи-цер-р!
Как будто лишь офицеру могла отдаться такая красотка.
А потом был огромный, на весь двор, навес у родового гнезда Якубовых в самом сердце «Шанхая», аккуратно демонтированные четыре секции бетонного забора, чтобы многочисленные гости могли беспрепятственно выходить на улицу, очищать желудки и столь же беспрепятственно возвращаться. Были тосты, водка, четыре пьяные драки в течение одного часа и сердечное, со слезами на глазах и дополнительными дозами спиртного примирение… Всего не упомнишь.
Но кое-что отец Василий запомнил хорошо.
– Слышь, Андрюха! – пьяно обнимал Макарыча за толстую потную шею Роман Григорьевич. – Тут, короче, один мужик, конкурент мой, короче, ну, в натуре, оборзел мужик. Надо на место поставить.
– Сделаем, Рома, – кивнул Макарыч. – Без базара. Дело-то семейное…
Отец Василий поставил недопитую рюмку на стол и потихоньку вышел из-за стола. Пора было уходить. Все шло, как и прежде: мир двигался своей дорогой, а служитель создавшего этот мир господа – своей.
122 
