Все нити наконец связались в узелки.

Кирилл Воронцов чистосердечно признался во всем, в том числе и в поджоге квартиры Головлева. Суд принял во внимание все обстоятельства, и ему дали шесть лет.

Доброву, шоферу-убийце, присудили пожизненное заключение.

Труднее всего было отыскать Карташова и Власова, который, как оказалось, сорвал самый большой куш на этом деле. История с патологоанатомом меня немало повеселила: ну и ловкач, пересидел все разборки между сообщниками и, всеми забытый, воспользовался суматохой, чтобы взять чемодан денег, кровью заработанный другими. На его след напасть долго не удавалось. Помог случай.

Карташов же проявился в совсем неожиданном месте. О нем заявил бдительный работник загса в одном провинциальном городке. Он был законопослушным гражданином и всегда следил за криминальными сводками. В один прекрасный день к ним заявился некий господин, желавший заключить законный брак с гражданкой Федоскиной. Причем гражданин хотел взять фамилию жены. Можно было бы пожать плечами и забыть об этом случае, только вот фамилия этого гражданина бдительному служащему показалась знакомой. Он на всякий случай наведался в местное отделение милиции и указал на местонахождение гражданина Карташова. Этот Карташов оказался тем самым, кто был нужен властям.

Дело относительно иностранных клиентов «Сосновой шишки» у нас быстро замяли, несмотря на имеющиеся договора и свидетельские показания переводчика. Все это не нашего ума дело, зло сказал Чехов. В английской прессе, правда, промелькнула пара статей на этот счет, но большого общественного резонанса «дело об органах» не имело – мало ли на Западе сенсаций.

Дима Красников поправился, хотя и не вполне. Ему дали вторую группу инвалидности, и актера из него так и не получилось. В свой благодатный Краснодарский край он не вернулся. Почему – неизвестно. Остался жить у Матвеича и, вероятно, решил закончить свои дни таким же бобылем, крепко спящим по ночам под грохот проходящих поездов.

Юдин стал самым настоящим светилом нашей медицины, чем я лично очень гордился. Только вот закадычными друзьями мы с ним так и не стали.

Кот стал осведомителем, надеюсь, уголовники о его тайной службе узнают и сделают с ним то, что он заслуживает.

Наша клиника осталась практически без отделения хирургии. После того как гроза миновала, Штейнберг снова взялся за мое воспитание. Зная его характер, я был совершенно уверен, что он мне припомнит все: и пренебрежение служебными обязанностями, и мою осведомленность о его старых грешках. Поэтому я совершенно не был удивлен тем, что он попросил меня передать дела новому завтерапией. Нельзя сказать, что это уж очень меня расстроило. По правде говоря, выписывать рецепты пациентам мне улыбалось гораздо больше, чем ежедневно получать на орехи от Штейнберга и строить подчиненных. Во всяком случае, у меня теперь есть полное право не забивать себе голову закулисными интригами нашего руководства. А потому я совершенно спокойно расстался со своим уютным кабинетом и со своим никчемным компьютером – до поры до времени.

В один прекрасный день мы с Чеховым решили наведаться в скандальный санаторий. Он стоял себе, как и раньше, в окружении величественных сосен. В окнах горел свет, в зимнем саду прогуливались толстые и неторопливые больные. Все осталось по-прежнему. Только директор был теперь другой. Чехов объявил «Шишку» символом бессмертия многоголовой гидры коррупции.

Я попросил Юрия Николаевича не расстраиваться – мы же сделали все, что могли.

После того как все закончилось, я почувствовал себя каким-то потерянным и никому не нужным, даже себе. Расхандрившись окончательно, я решил, что пора возвращаться с облаков на землю и от беготни со стрельбой к мирному и безобидному существованию. Просто самое время.

По этому поводу я приобрел бутылку мартини и букет цветов для Марины. Тем более солнце светило уже совсем по-весеннему.