Последние отзывы

  97  

– Ну ладно, батюшка, ты уж извини, но мне надо идти, – виновато улыбнулся Костя и протянул руку для пожатия. – Я тебе достаточно рассказал?

Отец Василий посмотрел в Костины глаза. В них читалось другое: «Надеюсь, я доверил эту информацию джентльмену?»

– Спасибо, Костя, – пожал он протянутую ладонь. – Обещаю тебе языком на каждом углу не трепать.

– Уж пожалуйста.

* * *

Когда отец Василий вернулся в храм, отец Никодим уже проснулся. И в глазах его отчетливо читалась крутая смесь ужаса, недоумения и облегчения «в одном флаконе». Он выглядел так, словно только что избежал прокрутки через мясорубку – счастливым и насмерть перепуганным одновременно.

– Будете отчет для патриархии писать? – с деланной неприступностью спросил он.

Отец Василий задумался. Этические нормы предполагали полную откровенность с его стороны. Однако он понимал, что там, в далекой Москве, его приключения могут быть оценены неверно и тогда последствия станут весьма печальными. Он бы предпочел иное. С другой стороны, не напиши он этот отчет, отец Никодим просто ввиду своего положения должен будет обо всем доложить, а такой расклад тоже не воодушевлял.

– Я бы предпочел сначала исповедоваться, отец Никодим, – сказал он.

– Я не могу ждать, пока вы найдете время съездить к отцу Григорию, – занервничал Никодим. Мысль о том, что ему доведется задержаться в Усть-Кудеяре даже на сутки, была для ревизора невыносимой.

– Я буду исповедывать свои грехи вам.

– Мне?! – в глазах отца Никодима застыло недоумение. Такого уровня откровенности он от отца Василия не ожидал.

– Вы же знаете, это лучшее, что я могу сделать в подобной ситуации, – развел руками отец Василий. – Да не убоимся света…

В глазах престарелого ревизора заполыхал огонь любопытства. Он даже не пытался его скрыть.

– Ладно, раз такова ваша воля, я готов, – кивнул он.

* * *

Следующие два часа отец Василий рассказывал. Подробно, не упуская ни единой детали, ни одной своей, даже самой недостойной, мысли. Отец Никодим слушал затаив дыхание и даже, когда исповедь завершилась, некоторое время молчал. Но потом опомнился, торопливо отпустил ему все грехи и снова задумался.

– И что же вы теперь думаете делать? – серьезно, без малейшей тени недоверия или недружелюбия, спросил он.

– То же, что и делал, – нести Слово Божье. Разве может быть задача достойнее этой?

– Ох, сын мой, помоги тебе Господь! – искренне пожелал ревизор и вдруг испугался. – А что же мне сказать в патриархии?!

– Скажите правду, – предложил отец Василий. – Обстановка сложная, паства самая разная, контингент специфический, часто полууголовный, со всеми вытекающими последствиями. И потом, вы ведь исповедали меня, так?

– Верно.

– И у вас нет оснований сомневаться в моей искренности? Ведь правда?

– Теперь – ни малейших! Истинно так!

– Я думаю, этого для патриархии будет достаточно. Они ведь знали, куда меня направляли.

Отец Никодим разулыбался. Все стало просто и логично. В конце концов, мало ли какие проблемы возникают у священников, главное, чтобы покаяться могли. А здесь раскаяние было налицо. Что и требовалось доказать!

– Я думаю, вы совершенно правы! – с облегчением выдохнул ревизор. – Правда – единственное средство.

С этой минуты они оба знали, что писать в патриархию подробный письменный отчет по поводу последних событий в общем необязательно. И слава Богу!

А к ночи отец Василий лично отвез ревизора на своих «Жигулях» в областной центр, купил билет до Москвы и даже посадил на поезд. Проверка завершилась, и ее результаты были для него вполне благоприятными.

* * *

Отец Василий приехал домой за полночь. Поставил машину во дворе возле цистерны и медленно поднялся по лестнице к резной дубовой двери. Вставил ключ в скважину, открыл дверь, прошел в кухню, включил свет. В доме было тихо и невероятно пусто. В какой-то миг ему даже почудилось, что он вообще один на всем белом свете.

– Ну вот, – тихо произнес он, прислушиваясь, как отозвались эхом в пустом доме его слова, – и что мне без Олюшки делать?

Впервые он понял, как пуста была бы его жизнь без нее. Даже служение Господу не смогло бы заполнить эту образовавшуюся внутри пустоту целиком. Он медленно прошелся по темным пустым комнатам, заглянул в будущую детскую, потрогал ладонью гладкие перила ведущей на второй этаж лестницы, прислонился щекой к холодному испанскому кафелю душевой. В этом доме ничто не имело смысла без нее.

  97