Последние отзывы

  10  

Шандор потом не мог вспомнить, как он приземлился; воспоминания начинались с того момента, когда он спрыгнул с крыла. Его била мелкая дрожь, одежда промокла насквозь, — хотя в кабине «Швяльбе» и не стояла такая адская жара, как в одномоторных винтовых машинах.

— Ну что? — спросил подошедший Хеншель.

— Это утюг, — сказал Шандор. — Долететь на нем можно. А летать нельзя.

— Долететь — это главное, капитан! Нам ничего больше и не требуется!

— Я себе не представляю, как на этом дерьме будут летать наши солдатики…

— Полетят! Во славу нации, — уверенно ответил Хеншель и ушел, вполне удовлетворенный.

Шандор с некоторым трудом достал папиросу из портсигара.

— Шандор, вы рехнулись? Сейчас рванет же, — с испугом сказал Бах.

— Дорогой Эрнст, мне насрать…

— Что, так паршиво?

Шандор глубоко затянулся и ответил:

— Да.

Вечером они с Эрнстом надрались в два рыла. Шандор в сентиментальном тоне вспоминал о пикировщиках, о Руделе, о небе Украины.

— …и кто это вообще придумал летать без стрелка, в одиночку? — говорил он чуть пьяным голосом.

Эрнст улыбался.

— Без стрелка за спиной я чувствую себя голым, — говорил Шандор.

Эрнст расхохотался:

— Голым, поставленным раком и с приветливо приоткрытой задницей.

— Именно так, Эрнст, и совершенно зря вы иронизируете.

— Да-с, эта «Ласточка» — просто летающее ведро. Я слышал, что у славян, — пояснил он, — есть такой сказочный персонаж — ведьма, которая летает на ведре. Ее зовут… вроде бы, Jaga.

— Неплохое сравнение.

— В конце сказки эту ведьму обычно жарят в печи.

— Как и нас, Эрнст, как и нас. Неплохое сравнение.

Радио сообщало, что Ганс Нюберт на опытном «Фи-103» — тот самый проект «Райхенберг» — героически прорвался к Лондону. Теперь у англичан вместо Адмиралтейства полно отличного щебня, хоть грузовиками вывози… Славный летчик имел возможность выброситься с парашютом, однако ему грозит месть разъяренных англичан.

Нюберт погиб, конечно, — согласились они между собой. И «Хенкель», с которого запустили эту штуку, несомненно сожгли. Ну да вот так мы тут живем.

Они немного поговорили об этом, и еще о том о сем, и еще раз посмеялись над грузовиками со щебнем. Помолчали.

— Вы знаете, Эрнст, у меня дьявольски болит что-то в руке. Как будто вену клещами выдирают, и… впрочем, извините.

Помолчали.

— А ночами, когда они поднимаются в воздух, я сомневаюсь — есть ли они вообще? Может быть это что-то гудит у меня в голове? мммммммм-ммм. Вы слышите этот звук ночами?

— Когда бомбер начинает думать, что никаких истребителей нет — это значит, что ему скоро пиздец. Вот так, Шандор.

* * *

Помимо прочих разнообразнейших достоинств, старший сержант Советской Армии Алексей Корчук обладал еще и развитым чувством прекрасного.

— Гля, как ебнуло, — сказал он своему боевому товарищу, наблюдая за падением обломков очередной "Штуки"-смертницы, у которой от точного попадания сдетонировала боевая часть.

— Нехуево, — степенно подтвердил боевой товарищ и поправил ремень ППШ.

* * *

"Пиздец" — очень хорошее слово. «Капут» не может передать всю глубину ситуации.

"Ласточки" поступали едва-едва и часто бились даже в тренировочных полетах, и потому смертники faute de mieux продолжали летать в основном на «Штуках» — с теми же мизерными результатами.

С каждым днем существование становилось все дерьмовее и дерьмовее. А осенью сорок четвертого дело было совсем уж труба. «Фениксы» тогда стояли в Венгрии. Хотя Шандор не видел в этой стране ничего общего с той Венгрией, в которой он жил до войны. Зато она была похожа на Венгрию пятнадцатого года. На Венгрию, в которой он родился.

В середине октября адмирал Хорти заявил о перемирии. Германская Двадцать четвертая танковая дивизия устроила в Будапеште небольшую бучу, и посадила идейного нациста Салаши на место обосравшегося регента. Генерал-полковник Миклош, командующий Первой венгерской армией, немедленно перешел на сторону русских.

Утром восемнадцатого голубоглазый камикадзе подошел к капитану Дебречени и выплюнул ему в лицо:

— Дерьмо вы, Шандор. Вы из нации трусов и предателей… — но не договорил, потому что Шандор коротко замахнулся и врезал ему по морде:

— За бараки. Драться. У меня есть сабли, — в голосе его было совершенное безразличие.

  10