Глава 2

Студентки с платного курса совершенно отбились от рук и не желали познавать технологию хлебопечения. Они сорвали лабораторную работу, замесив тесто с таким количеством дрожжей, что все содержимое расстойника вывалилось наружу, и затопило аудиторию. Я в сердцах наставила им «неудов», за что получила выговор от завкафедрой и наслушалась «лестных» эпитетов в свой адрес от уборщицы.

Короче, день не задался с самого утра.

Наскоро перекусив с бабой Верой рассольником, котлетой с гречневой кашей и компотом из сухофруктов, я затолкала Лаврентия в хозяйственную сумку в надежде успеть в ветлечебницу до закрытия.

Тротуар у подъезда перегораживал уже знакомый «Ленд-Крузер» с тонированными стеклами.

Ну, вот, пожалуйста! Баба Вера как в воду глядела: братки вернулись за деньгами. Либо почетный вор в законе ожил, либо предварительный диагноз оказался ошибочным, и причина смерти незабвенного Куприяна выглядела более прозаично: пуля в черепе или нож в сердце.

Стекло опустилось, и знакомый голос позвал из поднебесья:

– Слышь, садись, подвезу.

Я прикинула в уме две возможности: меня пристрелят на глазах у бабы Веры, и вызовут у нее тем самым сердечный приступ, или сделают это в другом месте, и выбрала второй вариант. На всякий случай, я помахала рукой в направлении наших окон на четвертом этаже, зная, что бдительная тетушка уже записывает номер машины, и храбро вскарабкалась на переднее сидение шикарной "тачки".

"Шкаф" был один.

– Тебе куда? – галантно сплюнул он в открытое окно.

– На Октябрьское поле, в ветлечебницу, – ответила я и не узнала своего голоса, такой он был писклявый.

Браток кивнул головой и включил зажигание.

– Как звать-то?

– Маша.

– Да не тебя, а кота.

– Лаврентий Палыч, – солидно представила я полосатого страдальца, усатая морда которого выглядывала из сумки.

Водитель уважительно кивнул головой и включил музыку на полную громкость. Мы двинулись в путь под бравурные раскаты "Полета валькирий"

Вагнера в исполнении симфонического оркестра. Браток вел машину мастерски: выезжал на встречную полосу, подрезал другие иномарки и распугивал "Жигули".

Я вцепилась в сумку с котом и боялась выдохнуть. Лаврентий не подавал признаков жизни. Видимо, тоже струхнул и, смирившись со своей участью, прикинулся дохлым для профилактики.

Как это ни странно, до ветлечебницы мы добрались живьем. Я вывалилась из «Ленд-Крузера» и безвольно потащилась вслед за водителем-самоубийцей.

К врачу была очередь, причем безнадежная. В тесном предбаннике толпились школьницы с хомяками и кроликами, пенсионеры с собаками, домохозяйки с котами и один мужчина с толстым питоном. Вокруг мужчины наблюдалось некоторое свободное пространство. Владельцы разнокалиберной живности косились на него с опаской и крепче прижимали к себе хворых питомцев.

"Шкаф" уверенно раздвинул толпу плечами и поплыл к кабинету.

– Куда Вы, мужчина! Здесь очередь! – запротестовал один из пенсионеров.

– Завянь! – вежливо извинился мой спутник.

Пенсионер завял.

В кабинете сидел доктор в несвежем халате и с глазами уставшего от жизни сенбернара. Закаленная российским бытом домохозяйка жаловалась ему на здоровье злобного мопса.

– Кыш, – нежно дыхнул на свой перстень браток и дернул щекой.

Домохозяйка схватила мопса в охапку и молча ретировалась.

  7