Последние отзывы

  18  

– Перестань драматизировать. Никто не собирается тебя выставлять вон. – Она подошла к Иннокентию и, задрав голову, безбоязненно посмотрела ему в глаза. – Оставайся. Ты принес базилик?

– Принес, целый ворох базилика. Странно, что ты еще про него не забыла, – насмешливо взглянул на нее Иннокентий.

– Ну так сними ведро с плиты и налей ванну, – лукаво улыбнулась Галина.

– А ты в это время займешься моим мешком?

– Нет, обещаю. Прости.

Она стыдливо потупилась. Иннокентий махнул рукой и пошел на кухню.

* * *

В проеме между мраморными колоннами на цвета слоновой кости стене подрагивают два темных силуэта. Картинка приближается. В тишине высоких покоев гулко звучат чьи-то шаги. Из охристого тумана выплывают профили – сосредоточенный, словно высеченный из камня профиль восточного деспота, и горбоносый, но при этом кажущийся более мягким, – молодого мужчины в хитоне.

Митридат Шестой Эвпатор (скрежеща зубами):

Помпей жаждет моей крови. Он уже празднует победу. Я потерял все свои владения.

Тигран Второй Армянский (стараясь держаться твердо): Ты можешь рассчитывать на мое гостеприимство.

Митридат: Ты говоришь так, как будто волен распоряжаться собой. Римляне не простят тебе твоего упорства под Тигранокертом.

Тигран (горькая складка залегла у его губ):

Это было тяжелое для нас поражение. Моя армия превосходила армию Лукулла в восемь раз. Но что это дало? Лукулл заставил меня кусать локти, посыпать голову пеплом. Он занял все возвышенности, атаковал мою конницу с тыла, разгромил пехоту. Но все же мы выстояли! А ты с твоим войском даже перешел в наступление! Лукулл действовал коварством и хитростью.

Но вспомни – забыв о ранах и потерях, мы собрали остатки войска и разгромили Лукулла под Артаксатой и отвоевали Понт и Армению.

Митридат (злобно): Теперь все по-другому. Греки против меня, боспоряне бунтуют… Я выдворен из Эгейского моря, скоро и на Понте не останется для меня места!

Тигран (желая ободрить тестя): Вспомни битву под Халкидоном. Семьдесят кораблей Рутилия Нудона были разгромлены, Рим плевался кровью!

Митридат: Все это прошлые дела. Нужно быть мальчишкой, чтобы не понимать, как изменилось мое положение. Я не собираюсь сдаваться, я скорее брошусь на меч, чем приползу на коленях к Помпею и запрошу мира.

Тигран (уже не скрывая подавленности): Тяжелая судьба ждет Армению.

Митридат (с суровой откровенностью): Мир невозможен.

Тигран (неуверенно): Отправь гонца к Фарнаку, возможно, он одумается…

Митридат (свирепо вращая глазами): Жаль, что я не убил его, как Махара!

Тигран: Ты еще вернешь себе Вифинию, Каппадокию и Пафлагонию…

Митридат (тая досаду): Я не тешу себя обманчивыми надеждами, хотя и не намерен отступать. Что толку вспоминать о былых победах? Сейчас самое время позаботиться о будущем.

Тигран: Ты окончательно решил ехать в Пантикапей?

Митридат: Да.

Тень на стене мечется, профиль Митридата исчезает, а вместо него на стене вытягивается темное пятно. Ковер заглушает шаги.

Тигран: А казна?

Митридат: Я уже позаботился об этом.

Тигран: В Колхиде и на Боспоре неспокойно. Может, оставишь ее у меня? Ты всегда сможешь забрать ее. Оставь ее у меня до лучших времен, возьми только необходимое.

Митридат (отрывисто): Мне понадобятся многие тысячи талантов, чтобы собрать войско и заплатить наемникам. Завтра я отправляю с казной Архелая. Он спрячет ее в надежном месте, до которого мне будет легче добраться, чем до тебя. Потом Архелай отправится в Боспор. У меня же еще есть здесь дела.

Тигран: Ты доверяешь ему?

Митридат (с горечью): Кому сейчас можно доверять?

Митридат, с рубиновой диадемой на голове, облаченный в белую, с пурпурной каймой хлену, схваченную на плече золотой застежкой, пересекает пространство между колоннами. Он застывает у золоченого кресла Тиграна. На мизинце Эвпатора, похожий на воды бушующего моря, сияет огромный сапфир.

На столике меж креслами сверкают серебряные кубки с хиосским вином.

Тигран: Не разумнее ли было бы оставить казну у меня?

Митридат (его мягкий тон не может скрыть напряжения):

Я ценю твою заботу, но уже все решил.

Тигран: Это будет Колхи?..

Арсений Адольфович вздрогнул от долетевшего до него с нижнего этажа шума. Грубое рявканье Хазара пробило защитную стену его сна.

Он выпрямился, протер глаза. Солнце клонилось к закату. Атласная штора чуть колебалась, превращенная угасающими лучами в оранжево-малахитовую лагуну. Сиреневые тени легли вдоль нее изрезанными берегами.

  18