Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
56 
Майор вызывал нас по одной и спрашивал: „Что ты умеешь делать?“.
Одна отвечает: „Коров доить“. Другая: „Картошку дома варила, маме помогала“.
Вызывает меня:
— А ты?
— Стирать умею.
— Вижу, девка хорошая. Если бы ты варить умела.
— Умею.
Целый день варю еду, а приду ночью — солдатам постирать надо. На посту два часа стою. Мне кричат: „Часовой! Часовой!“ — а я ответить не могу — сил нет.
Всю войну думала: приду, расскажу папе с мамой, как мне было тяжело. А приехала, некому рассказать: папу с мамой фашисты расстреляли. У меня все родные погибли…»
Вспоминает санитарка Александра Иосифовна Мишутина:
«Направили нас на шестимесячные курсы при фельдшерско-акушерской школе. Нас сто девчат было… Там и повара, санитарки — все там. После окончания курсов шли пешком на станцию, оттуда должны были по санпоездам распределять. На нас платья гражданские, платочки, в косах бантики… Встретил нас генерал, приказал остановить свою машину, спрашивает: „А это что за голубая дивизия?“.
Попала я не на передовую, а в армейский госпиталь при двадцать второй армии. И я, которая до войны не могла разжечь примус, я работала в санпропускнике. Раненые прибывают, мы их сортируем, одеваем, раздеваем, бреем, моем. Они же беспомощные. Вся грязная работа на нас. Оно на нас все навалилось: и стыд, и страдания человеческие, грязь вся эта, вши…»
Из рассказа Светланы Николаевны Любич, в войну сандружинницы, а сейчас преподавательницы Белорусского государственного университета имени В.И. Ленина:
«Ездила я на санпоезде. Помню, первую неделю проплакала: ну, во-первых, без мамы, а во-вторых, оказалась на третьей полке, где теперь багаж кладут. Там была моя „комната“.
— В каком возрасте вы ушли на фронт?
— Я училась в восьмом классе, но до конца года не дотянула. Убежала на фронт. Все девчонки на санпоезде моего возраста были.
— В чем заключалась ваша работа?
— Мы ухаживали за ранеными, поили, кормили, подать судно — это все наша работа. Со мной вместе одна девушка постарше дежурила, она меня первое время щадила: „Если будут утку просить, ты меня зови“. Раненые тяжелые: у кого руки, у кого ноги нет. Я первый день звала ее, а потом — она же не может весь день со мной быть и всю ночь — осталась я одна. И вот меня зовет раненый: „Сестричка, утку!“
Я протягиваю ему утку и вижу, что он ее не берет. Смотрю: у него нет рук. В мозгу где-то пронеслось, как-то я сообразила, что надо делать, но несколько минут стояла и не знала, как быть. Вы меня понимаете? Я должна была помочь… А я не знала, что это такое, я еще этого не видела. Этому даже на курсах нас не учили…»
На войне не только стреляют, бомбят, ходят в рукопашную, роют траншеи — там еще стирают белье, варят кашу, пекут хлеб. «Там горы нашей бабьей работы», — сказала санитарка Александра Иосифовна Мишутина. Чтобы солдат хорошо воевал, его надо одеть, обуть, накормить, обстирать, иначе это будет плохой солдат. В военной истории немало примеров, когда грязное и голодное войско терпело поражение только потому, что оно грязное и голодное. Армия шла впереди, а за ней «второй фронт» — прачки, хлебопеки, повара. Сама того не подозревая, Александра Иосифовна подсказала мне мысль отыскать воевавших женщин и этих профессий.
…Удивленно и растерянно встретила меня Александра Семеновна Масаковская, в войну рядовая, повар:
«Мы не стреляли. Я не стреляла. Кашу солдатам варила. За это дали медаль. Я о ней и не вспоминаю: разве я воевала? Кашу варила, солдатский суп. Тягала котлы, баки. Тяжелые-тяжелые… Командир, помню, говорил: „Я бы пострелял эти баки… Как ты рожать после войны будешь?“. И однажды взял все баки — пострелял. Пришлось в каком-то поселке искать баки поменьше.
Придут солдатики с передовой, отдых им дадут. Бедненькие, все грязные, измученные, ноги, руки — все обмороженное. Особенно боялись морозов узбеки, таджики. У них же солнце всегда, тепло, а тут тридцать — сорок градусов мороза. Не может отогреться, кормишь его. Он сам ложки не поднесет ко рту.»
Там же, на Любанщине, в городском поселке Уречье, я разыскала Марию Степановну Детко и Анну Захаровну Горлач. Обе раньше работали в колхозе, теперь уже на пенсии, растят внуков. Рассказывают коротко, словно оправдываясь, что вот, мол, ничего особенного в их жизни не было, а человек в такую даль добирался. Все норовили отправить меня к местной знаменитости: «У Федоровича медалей пуд, два ордена Славы». Корреспонденты к нему «едуть и едуть». Неопровержимым козырем выставлялись не корреспонденты, которые даже из Минска «едуть», а то, что сам председатель колхоза к Федоровичу в День Победы заходит, поздравляет.
56 
