Последние отзывы

  12  

Времени действительно опять совсем не было. Жили они отдельно от родителей, в квартире какого-то знакомого Романа. Знакомый уехал на два года, а квартиру Роману сдал. Квартира была полупустая и очень запущенная, грязная. Асе долго пришлось приводить ее в порядок. Вдвоем быстрее бы получилось, но Роману такими пустяками заниматься было некогда. Он спортом занимался. Да еще и в бассейне работал. И в турпоходы ходил каждые выходные. Турпоходы — это святое! А она только училась, только писала контрольные и курсовые двоечникам, только занималась домашним хозяйством. И со стыдом вспоминала о том, что не понимала женщин, которые жаловались на усталость от занятий домашним хозяйством. Теперь поняла. Готовить приходилось много. Роман тратил много энергии, так что и калорий ему много надо было. И часто — чтобы всегда все свежее. Здоровый образ жизни. И разнообразно — Роман объяснил, что он гурман, а не банальный обжора. Ну, она и готовила. Она умела готовить, а он не умел. Да если бы и умел — когда ему? Некогда. И за продуктами ходить некогда было. И так уставал как собака: тренажеры, бассейн, турпоходы… Возвращался из турпохода усталый как собака, бросал грязный рюкзак на только что вымытый ею пол, растягивался прямо в чем пришел на диване, на только что выстиранном ею покрывале, и томно мурлыкал: «Одуванчик мой маленький, как я соску-у-учился… Все-таки как дома хорошо-о-о… А что у нас есть вкусненького? Что ты нынче приготовила для своего любимого му-у-ужа?… Знаешь, солнышко, тебе все-таки надо всерьез заняться своим здоровьем. Совсем бледненькая. Зря ты так несерьезно относишься к активному отдыху». И, уминая за ужином все, что она наготовила, с азартом рассказывал, как они с ребятами активно отдохнули в этот раз, кто какую травму получил, кто какую рыбу поймал и кто сколько килограммов нес в рюкзаке. Ася плыла от усталости, поэтому кивала, не особо вслушиваясь, думала о недописанной курсовой, за которую пообещали хорошие деньги, о завтрашнем зачете, к которому она не успела подготовиться как следует, о том, что маму надо показать офтальмологу, — а параллельно невольно прикидывала, сколько килограммов она перетаскала за неделю с рынка и из магазинов домой.

Получилось, что не один походный рюкзак, и не два. Значит, не такая уж она слабая, как думает Роман. Надо ему сказать, он обрадуется. И сказала. А он обиделся: «Что ты сравниваешь? Это совсем другое дело! И нагрузки не по правилам, а так, как попало. Так любой может, а толку-то?» Она не поняла, что он имел в виду, но вот это в памяти застряло — «а толку-то?». Потом время от времени всплывало. Когда уставала особенно сильно, а отдохнуть было некогда. Таскала сумки с продуктами и стиральным порошком, готовила, мыла, стирала — стирки всегда очень много было, — а в голове безнадежно стучало: а толку-то? Очень скоро поняла, что толку-то никакого не будет. По инерции двигалась. Куда — не понимала. Поняла, когда маму положили на операцию — катаракта. Роман сидел дома на больничном — в очередном турпоходе обжег руку печеной картошкой. Ася бегала к маме в больницу каждый день, готовила специально для нее что-нибудь вкусненькое, приставала к врачам с расспросами, потом пересказывала ответы врачей тете Марте. Когда с глаза впервые сняли повязку, и оказалось, что глаз видит, — испекла торт размером с автомобильное колесо, отволокла в отделение, долго говорила со Светкой о предстоящей специализации. Она уже решила, что станет офтальмологом. Хирургом. Светка ее выбор одобрила. Роман не понял: «С какой стати? Лучше бы травматологом. Хоть какая польза. С моим образом жизни свой травматолог в доме пригодился бы». Сидел дома с рукой, обожженной печеной картошкой, и капризничал: «К матери все время бегаешь, а на меня тебе наплевать! Она там под наблюдением врачей все-таки, а я здесь один, совершенно беспомощный! Мне даже гантель взять в руку больно! У меня даже аппетит пропал! Я даже в поход позавчера не пошел! Сижу, как инвалид, в четырех стенах! Я же форму теряю! А ты шастаешь где-то, предлоги ищешь, только чтобы о больном муже не заботиться!»

Инерция ее бестолкового движения замедлилась. И совсем иссякла, когда вдруг пришла свекровь с ответственной миссией — объяснить Асе от имени сына, что та неправильно себя ведет. Если она не хочет потерять мужа и хочет сохранить семью, надо вести себя правильно. Ася удивилась: почему от имени Романа говорит его мать? Роман сидел тут же, смотрел в стол, молчал, время от времени кивал, соглашаясь с матерью. В общем-то Ася с его матерью тоже могла согласиться. Зинаида Ивановна, в прошлом учительница начальных классов, спокойным, размеренным голосом говорила вечные истины: надо любить друг друга, надо заботиться друг о друге, надо вникать в интересы друг друга, разделять и боль, и радость друг друга… Роман смотрел в стол, согласно кивал, играл желваками, держал на виду залепленную марлевой нашлепкой обожженную печеной картошкой руку. Ася сказала: «Зинаида Ивановна, я с вами полностью согласна». Та помолчала, подумала, тем же спокойным, размеренным голосом подытожила беседу: «Хорошо, что ты это наконец поняла. Значит, есть надежда, что исправишься. Хотя я в этом сомневаюсь. Я сразу сказала, что ты моему сыну не пара. Он меня не послушался, теперь пожинает плоды своего легкомыслия… Я говорила ему, что ты женщина слабая, склонная к меланхолии, не умеющая жить полной, насыщенной, активной жизнью. Наверняка есть хронические заболевания… Слабая женщина не может стать достойной и надежной спутницей жизни…» Роман сидел молча, смотрел в стол, согласно кивал. Ася сказала: «Зинаида Ивановна, я с вами и в этом абсолютно согласна». Мать с сыном переглянулись. Ася встала из-за стола, вышла из кухни, вынула из шкафа дорожную сумку и рюкзак — свадебный подарок, принялась собирать свои тетради, учебники, чужую курсовую, кое-какие тряпки, обувь… Тяжело. А еще книги. А еще компьютер. А еще чайный сервиз — подарок мамы и тети Марты. Она почувствовала себя очень слабой. В комнату вошел Роман. Начал было: «Что это такое?! Ты встала — и ушла! Это хамство!..» Заметил, что она складывает вещи в сумку, замолчал, играя желваками. Наконец зловеще спросил: «Ты понимаешь, что если уйдешь сейчас, то больше никогда не переступишь порог моего дома?»

  12