20

Лейла

Над Лейлой нависло лицо: зубы оскалены, глаза выпучены. От запаха табака перехватывает дыхание. Мариам мельтешит где-то рядом. А выше только потолок, и череда пятен сырости на нем, и трещина в штукатурке, похожая на равнодушную ухмылку или на недовольно искривленный рот — с какой стороны комнаты глядеть. Сколько раз Лейла смахивала с потолка пыль и паутину, обмотав палку тряпкой. Трижды они с Мариам закрашивали трещину. И вот ее нет, она превратилась в ехидный взгляд, да и тот уходит дальше и дальше. И потолок за ним. Маленький такой стал, не больше почтовой марки, вон как горит во мраке. И вспыхивает еще ярче, и разлетается в разные стороны, и опять сливается в одно, и снова разбрызгивается. Дождь светляков изливается на Лейлу и гаснет, гаснет, гаснет...

Откуда-то издалека слышны неясные голоса, сын и дочь кружатся перед Лейлой, в их лицах озабоченность, тревога, тайна. Залмай нетерпеливо-обожающе глядит на отца.

Вот и все, мелькает в голове у Лейлы.

Какая презренная смерть.

И вдруг мрак редеет.

Лейла словно возносится, зависает в воздухе.

Потолок возвращается на законное место, гладкий и просторный. Вон она, трещинка, улыбается себе безмятежно.

Лейлу кто-то трясет.

— Ты жива? Пришла в себя? — слышит она встревоженный голос.

Над Лейлой склоняется Мариам. Как близко, каждую морщинку видно.

Лейла пытается сделать вдох. Горло горит огнем. Лейла пробует еще раз. Огонь проникает глубоко в грудь. Лейла хрипит, давится, кашляет. Но дышит.

В том ухе, которое слышит, оглушительно звенит.

Лейла поднимается и видит Рашида. Он неподвижно лежит на спине, невидяще уставившись перед собой. Рот у него чуть приоткрыт, по щеке стекает розовая струйка, штаны мокрые.

А лоб-то, лоб!

Лопата? Зачем она здесь?

Лейла глухо стонет.

— Боже... — Голос у нее дрожит и пресекается. — Как же это, Мариам?

Стиснув руки, Лейла мечется по комнате.

Мариам неподвижно сидит на полу рядом с телом. Молчит.

Лейлу бьет дрожь. Она что-то говорит, запинаясь, старается не смотреть на покойника, на его приоткрытый рот и застывшие глаза.

Смеркается, сгущаются тени. В неверном свете лицо у Мариам такое старое. Но ни тревоги, ни страха в нем нет, оно спокойно и сосредоточенно. Мариам так ушла в себя, что не замечает, как ей на подбородок садится муха.

— Сядь, Лейла-джо, — наконец говорит она.

Лейла послушно садится.

— Нам надо вытащить его во двор. Не годится, чтобы Залмай видел тело.

Мариам вынимает у Рашида из кармана ключ от спальни. Они заворачивают мертвеца в покрывало. Лейла держит труп за ноги, Мариам подхватывает под мышки. Но им его не поднять — слишком тяжел. Приходится волочить волоком. Нога покойного цепляется за порог входной двери и выворачивается на сторону. Еще одна попытка. Наверху что-то с шумом обрушивается на пол. Ноги под Лейлой подгибаются, она выпускает тело из рук и оседает на землю, захлебываясь рыданиями.

— Возьми себя в руки, — строго говорит Мариам. — Сделанного не воротишь.

Через некоторое время Лейла поднимается. Вытирает лицо. Вдвоем они вытягивают труп во двор, доволакивают до сарая и укладывают рядом с верстаком, на котором лежат гвозди, молоток, пила и круглая деревяшка. Рашид все собирался вырезать из нее какую-нибудь игрушку Залмаю. Да так и не собрался.

Они возвращаются в дом. Мариам моет руки, приглаживает волосы, вздыхает.

— А теперь займемся твоими ранами, Лейла- джо.

— Дай мне время подумать, — просит Мариам. — Мне надо собраться с мыслями и разработать план. Должен быть выход, и я найду его.

— Надо бежать. Нам нельзя здесь оставаться, — произносит Лейла надтреснутым голосом. Ей вдруг вспоминается звук, с каким лопата вошла в голову Рашиду, — оказывается, она его слышала, — и к горлу подступает тошнота.

Мариам терпеливо ждет, когда Лейле полегчает, кладет ее голову себе на колени, гладит по волосам.

  93