4

— Мне надо поговорить с твоими родителями, дохтар-джан, — сказал коренастый Лейле.

— А кто их спрашивает, что мне им передать?

Баби положил руку девочке на плечо и легонько подтолкнул:

— Иди-ка наверх, дочка. Ну, живенько.

— Я из Панджшера. У меня для вас дурные вести, — успела услышать Лейла, поднимаясь по лестнице.

Мама уже была в передней, рука прижата к губам, глаза устремлены на мужчину в паколе.

В следующее мгновение все трое уже сидели. Гость что-то тихо говорил.

Лицо у Баби залила смертельная бледность.

А мама закричала и принялась рвать на себе волосы.

На следующее утро целая толпа соседок заполнила дом, ведь хлопот в связи с хат-мом —поминками — хватало. Заплаканная мама не поднималась с кушетки, тиская в руках носовой платок. При ней неотлучно находились две женщины, которые, всхлипывая, попеременно гладили ее по руке, причем с такой осторожностью, будто перед ними была и не мама вовсе, а очень хрупкая фарфоровая кукла. Фариба, казалось, не замечала их. Лейла опустилась перед ней на колени:

— Мамочка.

Фариба, прищурившись, смотрела на дочку.

— Уж мы ею займемся, — внушительно произнесла одна из плакальщиц.

Лейле уже доводилось бывать на похоронах, и она знала, что такого рода утешительницы берут на себя все тяжкие обязанности по проводам покойника в последний путь и никому не позволяют вмешиваться.

— Мы обо всем позаботимся. Иди, девочка, поищи себе занятие. Не тревожь маму.

Слоняясь из комнаты в комнату, из передней в кухню, Лейла места себе не находила. Пришли Хасина и Джити с мамами. Завидев Лейлу, Джити бросилась к ней и на удивление крепко обняла своими тоненькими ручками. Из глаз у Джити полились слезы.

— Держись, Лейла, — ободряюще шепнула она.

Три подружки сидели во дворе, пока кто-то из женщин не попросил их помыть стаканы и расставить тарелки.

Баби тоже бесцельно шатался по дому, не зная, куда себя деть. «Не пускайте его ко мне» — вот и все, что сказала мама за целое утро.

Наконец Баби уселся на стуле в прихожей, безутешный и жалкий. Ему сделали замечание, что он загораживает проход. Баби извинился, потоптался еще немного и скрылся у себя в кабинете.

Ближе к вечеру мужчины отправились на поминки в специально снятый в Карте-Се зал. Женщины собрались в доме. Лейла сидела рядом с мамой у входа в гостиную, где и полагается сидеть близким родственникам покойного. Участники церемонии снимали обувь, кланялись знакомым и рассаживались вдоль стен. Пришла Ваджма, пожилая повитуха, которая принимала Лейлу. Перед глазами у Лейлы мелькнула мама Тарика в черном платке поверх парика, поклонилась Лейле и печально улыбнулась.

Голос с кассеты заунывно читал Коран. Женщины вздыхали, всхлипывали, покашливали. Время от времени слышались трагические рыдания.

Пришла жена Рашида Мариам. Из-под черного хиджаба выбивались пряди волос. Мариам села у стены напротив Лейлы.

Мама непрерывно раскачивалась взад-вперед. Лейла взяла ее за руку, но Фариба, казалось, ничего не заметила.

— Принести тебе воды, мамочка? — спросила шепотом Лейла. — Ты пить хочешь?

Но мама молчала, только качалась туда-сюда, уперев пустой взгляд в ковер.

Не сразу, потихоньку, Лейла начала отчасти постигать безмерность свалившегося на их семью горя, отчаяния и рухнувших надежд. Но прочувствовать всю глубину маминой потери ей все равно было не дано. Ведь Лейла не помнила покойных братьев живыми. Ахмад и Hoop всегда были для нее легендой, чем-то вроде королей из книги по истории или сказочных героев.

Вот Тарик был настоящий, из плоти и крови. Тарик учил ее пуштунским ругательствам, обожал соленые листья клевера, причмокивал и мычал за едой. У Тарика под правой ключицей была родинка в форме перевернутой мандолины.

Лейла сидела рядом с мамой и послушно оплакивала покойных братьев.

Хотя настоящий брат у нее был один. И он был жив.

5

Теперь недомогания так и навалились на Фарибу и не оставляли ее до конца жизни: болели грудь и голова, ныли суставы, закладывало уши, на теле появлялись шишки, которые могла прощупать она одна. Баби сводил ее к доктору, тот велел сдать анализ крови, мочи, сделать рентген — и никакой болезни не обнаружил.

  37