Последние отзывы

  23  

Николай Иванович нахмурился. Ему не хотелось верить, что истинные цели экспедиции Энгельгардта станут известны той же Японии. Однако совсем исключить возможность расшифровки врагом исчезнувших рабочих документов он теперь не имел права.

«Поручика Семенова привезти и допросить со всем тщанием, – поставил он уверенную размашистую резолюцию, – место пропажи документов прочесать повторно!»

* * *

Едва Курбан ступил на пароход, как его снова посетил Бухэ-Нойон, и был первый помощник Владыки Преисподней столь ужасен, что Курбан вцепился в поручни, дабы не прыгнуть прямо с борта – лишь бы куда подальше от видения.

Он не знал, чем недоволен Человек-Бык, а выяснить это при помощи опиума и смирны прямо здесь, в окружении хохочущих над ним русских матросов, Курбан не решался. И только когда наступил вечер и Семенов подсел рядом, налитые кровью глаза Бухэ-Нойона смягчились, а покрытое гнедой шерстью мощное тело понемногу растаяло в воздухе.

С этой минуты первый помощник владыки преисподней ревниво и неотступно следил за тем, чтобы шаман всегда находился около русского поручика. Он почти не донимал его днем, но едва наступала ночь и Семенов уходил спать в свою каюту, Бухэ-Нойон немедленно спускался к свернувшемуся на палубе клубочком Курбану да так и стоял над ним, словно напоминая, что с того самого момента, как шаман заглянул в Зеркало Правды, он уже не принадлежит ни этому миру, ни даже самому себе.

А потом они прибыли в Хабаровск; русские свели по гулкому дощатому трапу лошадей, спустили на причал экспедиционный груз, в два часа добрались до железной дороги, и тут у Курбана помутилось в глазах. Древний, казалось, давно уже канувший в преисподнюю Змей стоял прямо перед ним – одетый в броню из железа и готовый к новой битве за власть над всей землей.

– Что, никогда поезда не видел? – весело хохотнул Семенов.

Курбан пришел в себя и замотал головой.

– Никогда… железного дракона – никогда.

– Что ж, привыкай, – покровительственно похлопал его по плечу поручик, – скоро мы с тобой еще и грузиться на этого дракона начнем.

* * *

К новой жизни бывший капитан полиции Кан Ся привыкал с трудом. Сразу же, как только увели и до ужаса медленно казнили – прямо под окнами камеры – державшего всю камеру в подчинении старика, молодые волчата попытались установить свои правила, и две недели подряд Кан Ся, чтобы остаться в живых, спал урывками, да и то вполглаза.

А однажды утром хунгузов – одного за другим – вывели, а еще через четверть часа вцепившийся в решетку Кан Ся увидел, как их – так же, одного за другим – ставят на колени в песок.

– Уй, головы не жалко! – хохотнул один, самый первый и с готовностью подставил заросший, черный от загара затылок. – Давай, руби скорей!

Палач поднял меч… и промахнулся. Нет, если быть совсем точным, он все-таки попал – в позвонок но как-то вскользь; даже крови не показалось. Мальчишка захрипел и конвульсивно задергался – так, словно пытался вырваться из пут.

Кан Ся взмок. Только теперь он понял, как прав был старик: палач слово держал и казнил каждого строго в меру оплаты, а молодой – Кан Ся запомнил это прекрасно – денег не нашел.

Палач поднял меч снова и снова ударил. Шея хрустнула, как-то надломилась, обвисшая голова сомнамбулически задергалась, а изо рта молодого хунгуза пошла обильная кровавая пена. Стоящие рядом на коленях хунгузы заволновались, а Кан Ся в ужасе схватился за голову. Это казалось невероятным, но мальчишка еще был жив! И только тогда палач нанес третий, решающий удар.

Кан Ся застонал, отошел от окна и рухнул на дощатые полати. Десятки раз он, как лицо официальное, наблюдал за ходом казней и десятки раз умудрялся не видеть главного! А потом Кан Ся слушал, как головы с деревянным стуком собирают в мешок, и медленно, трудно осознавал, что, кажется, впервые за две недели ареста остался совершенно один.

Полное, абсолютное одиночество и было самым жутким. Камера стала меняться в размерах, а время то ускорялось, то почти останавливалось. Порой Кан Ся даже казалось, что он уже умер, а порой – что определенно сошел с ума. К нему запросто приходил умерший два года назад отец, и они долго разговаривали, а когда где-то наверху хлопала дверь и призрак исчезал, Кан Ся понимал, что не помнит из разговора с покойником ни слова.

А потом камера открылась, и в нее один за другим вошли шестеро молодых – не более двадцати лет – хунгузов, и за внешней бравадой Кан Ся легко прочитал в их глазах ужас и растерянность.

  23