— Платон! — позвал он и, не услышав ответа, сразу же развернулся, снова оседлал привычную ко всему лошадку и вскоре был в роще.
Внешне все здесь выглядело так же, как и всегда, если бы не разлитый в воздухе запах тревоги. Джонатан осторожно спустился с лошади, шагнул в сторону поляны и тут же услышал знакомый тихий посвист Платона.
— Я здесь, масса Джонатан, — тихо позвал его раб и выглянул из кустов. — Идемте сюда, все готово.
Оглядевшись по сторонам, Джонатан подошел и обомлел. Перед ним, голые, как в день рождения, лежали две самые непохожие заготовки на свете: маленький черный мальчик и огромный, пузатый белый мужчина.
— Молодец, замечательный материал, — похвалил Джонатан и наклонился ниже. — А это кто?
Платон скромно улыбался. Джонатан нагнулся еще ниже, и его бросило в пот.
— Шериф?!!
К мысли, что теперь ему больше ничего не грозит, Джонатан привыкал долго. И, только тщательно расспросив Платона о том, как все было, он повеселел. Лучшего расклада, чтобы примерно наказать своего главного врага, честно показав людям всю его внутреннюю суть, невозможно было и придумать.
— Я вижу, ты их уже выпотрошил.
— Конечно, масса Джонатан, — кивнул Платон. — Все почти сделано, я даже рассол уже закачал, скоро застывать начнет. Теперь все только от вас зависит.
Джонатан взглянул на часы — половина четвертого — и начал раздеваться. Он вполне успевал и сделать все, что надо, и вернуться в дом Мидлтонов к утру.
Мэр города Сильвио Торрес вышел на главную площадь города, как всегда, в пять тридцать утра. Неторопливо, стараясь получить все возможное удовольствие от вялого зимнего солнца, он миновал аллею, затем критически осмотрел аляповатый, загаженный воронами памятник своему предшественнику, самому первому мэру города Джеффри Джонсону, и все тем же прогулочным шагом подошел к зданию муниципалитета.
— Айкен! А вы что здесь делаете?
Сидящий у крыльца на каком-то черном то ли кульке, то ли мешке, по-хозяйски развалившийся шериф даже не повернул головы.
— И… Матерь Божья!
Мэр наклонился и почувствовал подступивший к горлу рвотный позыв. Шериф сидел на мертвом черном ребенке!
— Господи Иисусе! — перекрестился мэр. — Спаси и сохрани!
Он обернулся, отыскал взглядом своего секретаря и отчаянно замахал ему рукой:
— Шон! Беги сюда! Быстрее, Шон!
Первым делом мэр города послал бледного, как сама смерть, секретаря в управление полиции, и, надо отдать должное дежурному сержанту, оба трупа убрали с площади мгновенно. Хотя несколько случайных прохожих уже успели увидеть эту гнусную картину. А к шести утра все до единого поднятые по тревоге городские полицейские были построены во дворе управления и выслушивали гневный разгром главы города.
— Ну что, сучье отродье?! Это называется, вы работаете?! Собственного шерифа выпотрошили, как котенка! Да еще на ниггера посадили! Кто это сделал?! Немедленно разыскать! На плаху его! Сжечь!! Четвертовать!!! Полицейские переглядывались, но молчали. И только минут через сорок, когда мэр выдохся, один из полицейских не слишком решительно подал мэру знак рукой.
— Разрешите, сэр?
— Что еще? — развернулся к нему всем телом глава города.
— Мы знаем, кто это сделал.
Мэр опешил.
— Как так — знаете? И кто это «мы»?
Уши полицейского зарделись, но он преодолел смущение и шагнул вперед, навстречу мэру.
— Ребенка два черных зарезали; это мы всем отделением видели, но шериф запретил нам их брать.
— Как это запретил? — не понял мэр. — А дальше что? Кто шерифа-то самого убил?
— Я думаю, «упырь», сэр, — заиграл желваками констебль. — За то, что шериф невинного ребенка не спас, хотя мог.
Несколько полицейских в строю одобряюще загудели. Эту версию они определенно поддерживали.
Мэр побагровел, но сдержался.
— А кого вы имеете в виду под «упырем»?
Констебль замялся.
— Ну?! — побагровел мэр.
— Я лично не знаю, но шериф думал, что это Джонатан Лоуренс, сэр, — набравшись духу, уже не так громко выпалил констебль. — Я слышал, как он с преподобным говорил.
Мэр хотел было возразить, но поперхнулся. Он тут же вспомнил эту бредовую идею Айкена о том, что «упырем» на самом деле является юный отпрыск семьи Лоуренс, и сегодня был первый день, когда глава города был склонен отнестись к этой версии всерьез.
Мэр тяжело вздохнул, властным взмахом руки отправил полицейского в строй и принялся ходить взад-вперед. Айкен твердил это все время, пока был жив. И когда Шимански зарезали, и когда этого молодого полицейского… как его… Дэвида Кимберли, и когда налогового инспектора с деньгами во рту на всеобщее обозрение выставили. Он действительно был убежден, что убийца — Джонатан! Мэр поморщился. А ведь этот лейтенант из Луизианы то же самое говорил.