ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Возвращение пираньи

Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... >>>>>

Жажда золота

Неплохое приключение, сами персонажи и тема. Кровожадность отрицательного героя была страшноватая. Не понравились... >>>>>

Женщина на заказ

Мрачноватая книга..наверное, из-за таких ужасных смертей и ужасных людишек. Сюжет, вроде, и приключенческий,... >>>>>

Жестокий и нежный

Конечно, из области фантастики такие знакомства. Герои неплохие, но невозможно упрямые. Хоть, и читается легко,... >>>>>

Обрученная во сне

очень нудно >>>>>




  82  

— И еще одно, — пытается все же договорить Шарлотта. — Извини меня, я разбила чашку. Ту, с голубым и серым рисунком. — (Роуз смеется). — Я рада, что ты смеешься. Мне казалось, ты очень дорожишь ими, — произносит Шарлотта.

— Не очень. Я не собиралась завещать их Люси, — продолжает смеяться Роуз. — Мама, мне надо бежать. Меня ждет Генри, он не любит, когда я опаздываю. Постоянно носится с этими своими мемуарами! А этот Марк — настоящая заноза. Ну, пока, я побежала.


Шарлотта выбрасывает в мусорное ведро черепки. Почему дочь смеялась? Она весьма странная в последнее время — такой Роуз Шарлотта раньше не знала. Но кто может похвастаться тем, что знает своего ребенка? Конечно, кое-что нам известно: самые типичные реакции, черты характера, унаследованные от нас же. Остальное непроницаемо. И это правильно. Мы их родили, да. Но проект не наш.

Роуз чем-то взволнована? Возможно. Ведь почти все люди постоянно волнуются. Вполне человеческое состояние. Люси? Джеймс? У самой Роуз какие-то проблемы? Нет, она сказала бы. Видимо, ничего серьезного. Но все равно Шарлотта беспокоится за нее. Да, конечно, и это тоже вполне естественно. По десятибалльной шкале беспокойств тревога за детей — это десять баллов. Денежные дела — пять-шесть. Здоровье — колеблется в зависимости от степени серьезности проблемы. Расстраиваться из-за мелких бытовых неудобств — это уже распущенность. Наплевать, что на кухне течет кран.

Шарлотта размышляет о том, что в старости волнения имеют свою, особую окраску. Как если бы электроны побежали по проводнику в обратном направлении. Все мы с годами впадаем в солипсизм, но, как ни странно, наши беспокойства в основном сосредоточены вне нас самих. Неприятности со здоровьем в старости неизбежны, даже предсказуемы. Мы «беспокоимся о близких» — формулировка, надоевшая не меньше, чем «закрыть тему», — о всеобщей деградации, о том, что шестнадцатилетние втыкают друг в друга ножи, а двадцатилетние не могут найти работу. О том, что воробьи куда-то пропали, а бабочек стало мало, об окружающей среде, о том, что творится с языком, о книгах, которые никто не читает, о людях, которые не читают книг.

Все это совершенно непродуктивно, не более чем потакание своим прихотям. Оставьте ножи полиции, а окружающую среду — Королевскому обществу охраны птиц. Если люди не читают, значит таков их выбор, а неистребимая, пожизненная привычка к чтению тоже, может быть, своеобразный недуг.

Шарлотта убирает посуду после завтрака, кормит кошку. Джерри ушел на работу, Роуз едет к его светлости. Перед Шарлоттой, зевая от скуки, лежит утро. Что делать? Слава богу, боль сегодня приглушенная. Может, предпринять вылазку в библиотеку, невзирая на запрет Роуз?


Антон играет в покер с племянником и ребятами. Ему катастрофически не везет, он уже должен выставить полдюжины банок пива. Ребята говорят, что сам виноват, не может сосредоточиться, играет «грязно». Антон смеется. У него болят ноги и спина, как всегда после работы. Ничего, он привык не обращать на это внимания.

«Не думай о ней», — говорит он себе, но все бесполезно.

Конечно он о ней думает. О том, что она сказала, о том, что осталось невысказанным.

«Так не пойдет, — говорит он себе. — Ты прекрасно это знаешь».

Конечно знает, но это ничего не меняет.

«Это как снова почувствовать себя хорошо после долгой болезни, — думает он. — Нет, даже больше: снова ощутить себя живым. Я уже забыл, как это…»

Антон посылает племянника за пивом, предлагает сыграть еще партию, старается предельно сосредоточиться. На этот раз он разбивает их наголову. Все ужасно веселятся. Мол, что это вдруг нашло на нашего дядюшку? Да он просто в ударе и что-то от нас скрывает! Ну-ка, давай, дядя, выкладывай. Ты выиграл в лотерею? Или задумал убить своего мастера?


Роуз набирает очередную порцию мемуаров. Наберет абзац, сделает паузу, посмотрит в окно.

«Да, я думаю о нем, потому что не могу иначе».

Это, собственно говоря, даже не мысли. Он просто все время здесь — его лицо, голос, то как он смотрит на блюдо XVII века, как его рука лежит на ее запястье. Он заполняет ее сознание, занимает все ее время.

Нет. Хватит. Не будь ребенком, Роуз. Этого нет, потому что этого не может быть.

Не может? Но такое случается с другими. Иная жизнь. Совсем не такая. Та, в которой есть он.

Она печатает: «Мой опыт общения с Гарольдом Макмилланом, пусть и прерывистый, позволяет мне…»

  82